Анжелика. Тулузская свадьба
Шрифт:
— Осмелиться нападать на моих людей! Знаете ли вы, наглец, что имеете дело с президентом парламента Тулузы бароном Массно, сеньором Пуйака и других владений?.. Я прошу вас убраться в сторону и пропустить нас.
Граф повернулся и приветствовал его подчеркнуто церемонно:
— Очень рад. Не родственник ли вы месье Массно, нотариуса, о котором мне говорили?
— Граф де Пейрак! — воскликнул тот, немного смущенный.
Но гнев барона Массно не прошел, а только возрос, подогретый жарким полуденным солнцем, и его лицо стало фиолетовым.
— Мое дворянство получено
— Я верю вам, мессир Массно! Общество еще застонет от того, что вы вознеслись так высоко.
— Потрудитесь объяснить свой намек. В чем вы меня упрекаете?
— Вы не находите, что для дискуссии это место подходит плохо? — спросил Жоффрей де Пейрак, с трудом удерживая лошадь, раздраженную жарой и этим покрасневшим человеком, размахивающим перед ней тростью.
Но барон де Массно не собирался признавать поражение.
— Как хорошо вы рассуждаете о публичных интересах, мессир де Пейрак. В то время как сами даже не показываетесь на ассамблеях парламента.
— Меня больше не интересует парламент, не пользующийся никаким авторитетом. Я нашел бы там только карьеристов и жадных выскочек, желающих заполучить дворянские титулы у месье Фуке или кардинала Мазарини, и при этом они еще смеют уничтожать последние свободы Лангедока.
— Я вхожу в число высших чиновников судебного ведомства нашего короля. Лангедок уже давно лишь провинция в государстве, присоединенная к французской короне. При мне неуместно говорить о провинциальных свободах.
— Рядом с вами неуместно даже само слово «свобода». Вы не способны постичь его смысл. Вы годитесь лишь на то, чтобы жить подачками короля. Вот что вы называете служением ему.
— Это часть службы королю, в то время как вы…
— Я не прошу у него ничего, я без всякой задержки выплачиваю налоги моих людей, я плачу ему чистым золотом, добытым на моих землях или заработанным с помощью торговли. Знаете ли вы, милостивый государь, месье Массно, что из миллиона ливров налогов, собранных со всего Лангедока, четвертую часть внес я? Да будет это известно четырем с половиной тысячам дворян и одиннадцати тысячам буржуа провинции.
Но президент парламента услышал только одно.
— Зарабатываете торговлей! — воскликнул он возмущенно. — Значит, это правда, вы торгуете.
— Торгую и произвожу. И горжусь этим. У меня нет желания стоять с протянутой рукой перед королем.
— Ах! Вы говорите это с таким пренебрежением, мессир де Пейрак! Но запомните: именно буржуазия и новое дворянство есть сила и будущее королевства.
— Я в восторге от ваших слов, — иронично бросил граф. — Пусть же это новое дворянство сначала выучит урок галантности и посторонится, пропустив карету, где мадам де Пейрак уже потеряла терпение.
Но новоиспеченный барон упрямился и топал ногами в дорожной пыли и лошадином навозе.
— Нет никаких оснований, чтобы я посторонился. Я повторяю вам: мое дворянство не хуже вашего.
— Но я богаче вас, толстая образина, — взорвался
И он поскакал вперед, сбивая с ног слуг магистрата. Они едва успевали отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса кареты с графскими гербами. Кучер, который только и ждал знака хозяина, был несказанно счастлив, что торжествует над челядью этого простолюдина.
— Я отправлю донесение!.. Я отправлю два донесения!.. Я поставлю в известность монсеньора герцога Орлеанского, наместника Лангедока… и Королевский совет!
Чтобы сгладить неприятный эпизод, который отметил их возвращение из поездки к Черной горе, Жоффрей де Пейрак предложил Анжелике и позволил самому себе то, к чему оба стремились.
Отрешение, время без привычных забот и волнений. Неужели беспокойный мир науки и светского блеска ненадолго отступил?
Тишина. Мгновения покоя. Уединение, в котором они обрели друг друга — одни во всем мире. Они говорили обо всем, что уже пережили вместе за время брака.
Долгая дуэль, в которой они были противниками, закончилась, и они вышли из нее — удивленные, потрясенные, восхищенные, чтобы встретиться, соединиться, найти друг друга вопреки всему. Этапы, подробности и оттенки этого сближения, к которому они шли день за днем, были такими яркими, что Жоффрей с Анжеликой неустанно воскрешали в памяти все муки, порывы и мгновения, когда они чувствовали себя побежденными или преисполненными надежды.
Вечерами в домике на Гаронне, отдыхая на террасе, они вспоминали голос, который звучал у балкона.
Анжелика никак не могла понять, как она позволила так разыграть себя. Скромная одежда странствующего трубадура обманула ее.
— Как я могла заподозрить обман? Я же видела его грубые пыльные башмаки, одежду из простой саржи. Вы! Жоффрей. Такой элегантный!..
— Действительно, я должен был с особым вниманием отнестись к своему перевоплощению. Я опасался вашего живого проницательного взгляда, желавшего все увидеть, все понять… Мне понравилось, что вы не ушли, а выбрали магию мелодии и очарование безродного певца.
— Чего вы ждали от этой злой шутки?
— Того, что и случилось. Обнять вас и украсть один поцелуй.
— Это было недостойно! Я никогда не прощу вас!
Жоффрей де Пейрак объяснил, почему решил уехать в Париж, даже не повидав ее.
— Я ведь держал вас в своих объятиях… Я узнал чуть больше о тех сокровищах, которые вы скрывали от меня… Я не хотел и дальше страдать, сгорая в мучительном огне, как те грешники, что вечно желают и не в силах обрести желаемое. Поэтому уехал. Нет, очаровательная невинность, я не искал утешения у Нинон де Ланкло. Думать так — значит плохо понимать природу мужчины, когда он сражен болезнью любви, о которой говорят поэты и о которой так мало знают… Только обладание предметом своего желания может исцелить его. Все иное лишь вызывает отвращение. Вы были моим горизонтом. Множество тайн Искусства Любви, о которых я даже и не догадывался, открылись мне…