Апейрогон. Мертвое море
Шрифт:
172
Один поворот до книжного магазина. Один автобус, приехавший раньше расписания. Одно хаотичное движение на улице Бен-Йехуда. Одна поездка в аэропорт Бен-Гурион за бабушкой. Одна ночевка у подружки. Одно нарушение домашней дисциплины. Одна не сделанная домашняя работа. Одно столпотворение пешеходов на углу улицы Гилель. Один хромающий мужчина, которого ей пришлось обежать.
173
С географией связано все.
174
Одна досрочная перемена в школе Анаты. Одна таблица умножения.
175
Когда Абир было восемь, она хотела стать инженером. Ее старший брат Арааб носил с собой пластиковую линейку-рейсшину и серебряный кронциркуль. Она любила рисовать круги на обратной стороне рабочих тетрадей и пересекать их прямыми линиями.
На десятый день рождения она попросила книжку про Галилея.
176
Временами, когда Рами на байке, он ощущает себя в потоке, что он в настоящем, все чувства сконцентрированы в одной точке, напряжены до предела, полностью осознаны. Он нашел участок дороги без рытвин, мусора, ограждений, липкой дорожной краски, камешков, веток, перевалов, отметин от шин, трещин – просто прямая дорога с крутым поворотом в конце. Ничего позади, ничего впереди, ничего не сможет его отвлечь. Он перешел через щекотливый перевал страха, нажал ладонью на правую рукоятку, чтобы развернуть колесо влево, выпрямил руль, поправил, сжал пальцами, газанул. В ушах – рев, в груди – рывок. Мотоцикл исчез, стал невесомым: ни резины, ни стали, ни силы, ни тяжести. Ландшафт расплылся перед глазами, и на мгновение все смешалось, пока дорога снова не привела его в чувство.
177
Белый квартирный комплекс в Бейт-Джале. Черные резервуары с водой. Спутниковые тарелки, проросшие на здании, как грибы. На балконах висело, развевалось на ветру белье. Дома отделаны бледным Вифлеемским камнем. Иногда отверстиями от пуль. Запыленные окна. Мальчишки на улице играют в «стекляшки» на крышках канализационных люков.
Дальше он проехал мимо величественных палестинских вилл с видом на долину; многие из них пустовали, были бедно обставлены, хозяева давно уехали, иммигрировали, двери заперты, окна запечатаны досками.
Дома-портреты. Другая эпоха. Больше одиночества, меньше гнева.
178
Этот город не переставал его удивлять: он частенько видел, как на стенах ресторанов вывешивали тонкие розовые пакеты с едой как дань местному обычаю не выкидывать никакую еда на помойку.
Сначала хлеб раздается нуждающимся или бедным, поэтому пакеты аккуратно завязывают на узел и кладут сверху какого-либо забора или стены.
Чаще всего они остаются нетронутыми. Тогда еду отдают животным, и эта традиция более пожилого поколения Бейт-Джалы – как христианского, так и мусульманского – ходить по городу ранним утром вверх и вниз по улицам и заботливо развязывать пакет за пакетом, маленькие розовые сумочки.
В Бейт-Джале часто можно увидеть, как птица опускается на стену, чтобы взять кусочек хлеба, а бывает и так, что весь розовый пакет поднимается в воздух над городом.
179
В молодости Рами был вечным приколистом,
Когда его исключили, Рами подпрыгнул перед школьными воротами, цокнул каблуками, как Чарли Чаплин, и ушел, ни разу не обернувшись.
Внутри его трясло от страха: ему тринадцать, и он понятия не имеет, чем теперь заниматься.
180
Единственное, к чему он проявил интерес в технологическом колледже, – дизайн печатных материалов. Его привлекали разные цвета и формы.
181
Апейрогон: геометрическая форма со счетно-бесконечным количеством сторон.
182
Счетное множество можно назвать по-простому – «бесконечность». Она начинается с нуля, отсчитывается при помощи натуральных чисел, и даже если делать это целую вечность, все равно можно добраться до любой точки Вселенной в течение заданного периода времени.
183
Рами всегда казалось, что пыли больше всего на Западном берегу. Пыль на машинах. Пыль на подоконниках. Пыль на руле мотоцикла. Пыль в шлеме. Пыль на ресницах.
За поворотом он плавно нажал на педаль тормоза и остановился за вставшими в очередь машинами. Мальчик пятился назад и тянул металлическую тележку с чаем, собираясь загрузить ее в багажник фургона. Колонна машин ждала, пока он справится, водители, высунувшие локти наружу, барабанили пальцами по внешней стороне двери, дым от их сигарет поднимался из опущенных окон.
Если бы это произошло в Иерусалиме, он бы просигналил и объехал тележку как обычно, а сейчас он терпеливо ждал, двигатель спокойно урчал, спидометр не дергался, включился вентилятор, день был монотонный, немного прохладный, над крышами домов поднялась большая стая стрижей.
184
Однажды Бассам показал ему архивные фотографии: древние палестинские деревни на окраине долины. Это были одни из самых красивых домов, которые Рами когда-либо видел. Быт Османской империи. Быт после раздела Османской империи. Быт под мандатом Трансиордании.
На одной из них был изображен мальчик лет восьми-девяти, он шагал вдоль филигранного кованого железного забора, одетый в накрахмаленную белую рубашку и темные штаны. Волосы аккуратно убраны назад, в руке небольшой кожаный саквояж. В другой он держал хворостину и тарабанил ею по центру металлических прутьев.
На другой фотографии – очень красивая женщина в больших черных солнечных очках, она сидела на веранде в тени абрикосового дерева, в длинном белом платье, с оголенными изящными плечами, приложив большой стакан воды со льдом к щеке, несколько листиков мяты плавали в стакане. Она улыбалась на камеру так, будто в ее стакане можно было найти всю прохладу мира.
На его любимой фотографии был изображен араб в белых шароварах и колышущейся на ветру рубашке, он стоял на черепице одного из домов и держал, по какой-то непонятной причине, ракетку для бадминтона. Он выглядел так, будто моментом ранее вернул улетевший волан команде внизу, и может быть даже, подумал Рами, девушке, обнимающей стакан со льдом, или мальчику с саквояжем, игравшему музыку на заборе.