Апокалипсис местного значения

Земля. Задолго до Рождества Христова. Точное время и место неизвестны.

Скверна уже подбиралась к подножию горы, но, всякий раз натыкаясь на невидимую преграду, с рёвом и воем откатывалась обратно, оставляя в расщелинах скрюченные, обугленные обрубки.

Всё случилось так, как и предрекли Сошедшие с неба: некогда цветущая земля погибала, превращаясь в истерзанную пустыню, заполненную бурлящей, плодящейся

«Эксперимент дал сбой, — говорили Сошедшие, — надо уничтожить Скверну и начинать всё сначала. Тебе же, Най, и сыновьям твоим, — говорили они, — мы оставляем семена новой Жизни — матрицы гоа. Постройте корабль, погрузите на него матрицы, и ждите нашего знака. Как только Земля будет очищена, одна из гоа пробудится и заселит планету новой Жизнью. Но, помни, Най, тебе и роду твоему предначертано беречь гоа от грядущего племени. Если Неразумный снова завладеет матрицей, земле не миновать ещё одной Скверны…»

— Отец, — подошедший Сум оторвал Ная от воспоминаний, — генераторы работают с перегрузкой. Ещё несколько дней и Барьер не выдержит Скверны.

Най обернулся. Сум лишь недавно встретил своё столетие, и на его смуглом лице едва проступала робкая растительность. Как и все Первые, Сум был десяти локтей роста, синеглаз, светло-волос и могуч.

«Интересно, — подумал Най, невольно любуясь своим старшим сыном, — какими будут Грядущие? Сколько жизни дадут им гоа? Тысячу лет, как нам, или намного больше?…»

— Когда будет готов ковчег? — спросил он вслух.

— Ещё сутки. Скибы должны закончить корму, — Сум развернул пергамент и разложил его перед отцом на плоском жертвенном камне. — Хранилища гоа почти готовы, и до заката можно будет начать погрузку матриц.

— Хорошо, — кивнул Най, разглядывая разрез огромного корабля, испещрённый множеством замысловатых значков. — А где сейчас Хэм и Дафет?

— Я велел им помочь женщинам собрать пищу и воду, — Сум свернул чертежи и сунул их в кожаный заплечный колчан.

— Пойдём-ка, посмотрим, — предложил Най. — Сошедшие наказывали взять запасов надолго.

Они поднялись по каменистой тропе, поросшей кое-где жёсткой пепельно-серой койлой*. Грот, в котором хранились матрицы и собранные припасы, сторожил скиб. Семеня своими длинными суставчатыми лапами, он выскочил из своего укрытия и застрекотал сканером. Узнав хозяев, скиб немедленно вернулся в глубь грота.

Най недолюбливал скибов, похожих на огромных блестящих пауков, но он понимал: без них построить такое огромное судно ему и трём его сыновьям было бы невозможно. К тому же, Сошедшие вооружили скибов, и теперь они способны защитить ковчег, если Скверна всё же прорвётся через Барьер.

Внутри грота, в дрожащем факельном сумраке, возвышался целый курган припасов: корзины фруктов, завёрнутые в холст копчёные окорока, снизки сушёной рыбы, сыр. Возле кургана хлопотали

На груди Ная вспыхнул алым угольком амулет, и трескучий голос громко произнёс:

— Аурет вызывает базу. Приступаем к фазе глобальной гидратации. Доложить о готовности Ковчега.

Най с трепетом поднёс амулет к губам и, как учили Сошедшие, заговорил:

— Аурет, отвечает база. Ковчег в стадии завершения.

— Когда начнёте эвакуацию? — осведомился Сошедший.

— К утру матрицы будут на Ковчеге, — доложил Най. — Все шесть.

— Поторопись, смертный. В твоих руках судьба гоа!

Уголёк связи погас. Най поклонился амулету и, отправив Сума к Ковчегу, вышел из грота. Он поднял лицо к чёрному небу, и на его лоб упала первая холодная капля.

Кандалакшский пролив. 19 сентября 1943 г. Полдень.

— Ну что, отец, далеко нам ещё до Беломорска? — Знамин достал пачку «Казбека» и протянул стоявшему у штурвала капитану судёнышка, пожилому моряку в чёрном прорезиненном макинтоше. Лазарь Фомич чинно взял папироску, не спеша, раскурил, затянулся со вкусом и только после этого ответил:

— Белое море, товарищ майор, скорых не любит. На такой волне да при встречном ветре «Буцефал» больше 15 узлов не даст. Благо бы засветло до Соловков дойти. А там уж и Беломорск вот он, — Лазарь Фомич закашлялся. — Ну и табачок стал, язви его в душу, — беззлобно выругался он.

— Значит, к вечеру доберёмся? — Знамин тоже раскурил папиросу и убрал пачку в карман.

— Это уж как Бог ссудит, — Лазарь Фомич крутанул штурвал, выравнивая курс судна. — Ты бы проверил груз-то, майор. Не ровён час, вылетит за борт при такой качке.

Капитан был прав. Часть груза находилась в трюме, и за него Знамин не беспокоился, а вот тот, что пришлось крепить на корме, и в самом деле, мог сорваться при большом крене. Знамин вышел из рубки.

В лицо ударил холодный колючий ветер, палуба рвалась из-под ног. Чтобы добраться до кормы, пришлось то и дело хвататься за страховочный леер.

Ящики были на месте. Все восемнадцать. Ещё тридцать два внизу, в трюме. Больше в Кандалакшу вывести не успели. Да и эти экспедиция увела из-под самого носа у немцев. Псиломелан, минерал марганца — вот что лежало в ящиках, и было необходимо сейчас стране, как воздух. Без этих невзрачных тёмно-серых комьев породы не могло быть ни танковой брони, ни стволов орудий, ни моторов машин. Ни, может быть, и самой победы.

«Если к вечеру груз будет в Беломорске, — прикинул майор, щурясь от низкого северного солнца, — то через сутки — на Урале. А там профессор Гриневич разберётся с ним уже сам».