Апокалипсис отменяется (сборник)
Шрифт:
Первый тупо вытаращился, разъяренно выдохнул:
— Вот бакланы! Там же дети дохнут, а они бессмертия захотели!.. Говорят, мол, расширение сознания — первый шаг к вечному будущему.
Пацаны, увидев нас, замолчали, проводили подозрительными взглядами. Ищенко, в дорогом костюме, с развитой мускулатурой, похож на вышибалу, что тащит седого старика на расправу.
Мы скользнули мимо, все в современном обществе обходят друг друга стороной, но Ищенко вдруг обернулся:
—
Я вздрогнул от неожиданности, ну зачем он лезет?! Все равно бессмысленными разговорами делу не поможешь!
На Ищенко посмотрели с неприязненным отвращением, как на сифилитика. Помолчали, показывая, что с идиотами не разговаривают, но все же снизошли.
— А ты че, хочешь МакЛаудом быть, га-га? — И, не дожидаясь ответа, пацан скривился. — Это скучно, чувак. Ты сам подумай, что я буду тыщу лет делать?
Я тайком дернул Семена за рукав, но тот упрямо спросил:
— Что «скучно»? Бессмертие?
Пацан скривился, лениво цыкнул.
— Ну да.
— Но почему «скучно»? — не унимался Семен. — Разве тебе не хочется поездить по миру, в космос слетать?
Пацан замялся, с аргументами у таких туговато, просительно посмотрел на собеседника. Но тот со странным упрямством рассматривал меня. Прямо мурашки по коже от его змеиного взгляда, будто я белогвардеец перед красным комиссаром. Или грешник в застенках инквизиции.
— Ну… скучно все. Одни и те же лица… и вообще все…
Ищенко нахмурился, спросил неожиданно:
— Слушай, друг, у тебя мама жива?
— Н-нет, — растерялся тот. — Умерла год назад…
Перед моими глазами вдруг появилось лицо Галины, еще до болезни, улыбающаяся, красивая. В сердце вновь появилась тупая боль, будто там застряла пуля…
…Пистолет у виска…
— И что, ты не хочешь ее вернуть? — напористо спросил Семен пацана. — Считаешь, что смерть достойное окончание жизненного пути?
На миг в глазах парня мелькнуло понимание, баранье выражение исчезло. Но вдруг появился страх, боязнь осмыслить что-то, ведь легче, когда по ящику передают готовое. Разжеванное для дебилов, только успевай глотать. Почти с грохотом обрушилась плита тупости, зашторившая глаза, парень промычал:
— Но это ж… естественно. Нечего прятаться за родительскими спинами, пускай освобождают место для пропитания. Да и мне помощь от государства капает, еще три месяца будет. До восемнадцати лет…
Пацан, что пристально рассматривал меня, вдруг нехорошо сощурился:
— Димон, это же тот урод, что мозги расширял!!
— Ты че? — не поверил Димон, но в глазах появилось узнавание.
Хребет захолодило от страха. Не нужно было соглашаться на выступление
— Когда адронный коллайдер запускали, и то не было такой шумихи! — тяжело прохрипел Семен, когда мы свернули к заднему двору клиники. — А ведь гораздо хуже могли быть последствия!
Я не ответил, меня уже достал бег по улицам, толпы кретинов, считающих, что с их мнением кто-то считается, пустопорожние жалобы и обвинения. Так прекрасно и легко начинавшийся проект скатился к хаосу! Помню, в первое время нашу группу в журналах называли самым амбициозным проектом десятилетия, пророчили высокие результаты. Даже из Штатов приезжали, изучали разработки, расспрашивали об опытах по расширению сознания… А потом все резко изменилось. Умерла Галина…
…Пистолет у виска…
…посыпались жалобы от общественных организаций, будто мы нарушаем права человека. Подключилась Церковь, потащила прихожан на крестный ход, ибо мы якобы наукой унижаем Творение Господа.
Поднимались в лабораторию по пожарной лестнице, как бандиты в голливудских детективах. В воздухе отчетливый гул, будто океан в неистовстве бури бьется в скалу. Пробила дрожь, когда я представил толпу, способную так орать. Хорошо еще, что не кольцом окружили клинику!
— Слышали новость? — с порога закричал Колчанюк, примерный семьянин, человек старых взглядов, любитель пива и пошлых анекдотов.
Ищенко скинул пиджак, взглянул на взволнованного лаборанта, предположил:
— К Земле приближается комета и скоро конец света?
— Типун тебе! — с раздражением отмахнулся Колчанюк и с придыханием, торжественно сообщил: — Японцы расширили сознание человеку!.. Опыт удался!
Я замер. В лаборатории повисла мертвая тишина. Верочка, стройная ассистентка Каховски, глядит с сочувствием. Знает, что у нас и так проблемы с финансированием, а теперь еще и отстаем от заграницы.
Я спросил шепотом:
— И что?
— Не знаю, — пожал плечами Колчанюк. — Пока только результат передали, да и то на уровне сплетен. По ящику такого не расскажут, все засекречено.
Верочка спросила с надеждой:
— Так, может, утка? Такое бывает в научных кругах, чтобы гранты получить.
Хлопнула дверь. В лабораторию ввалился Каховски, начальник испытательного центра, замотанный, всклокоченный, будто побывал в изнурительном бою. По очереди осмотрел каждого, глухо спросил: