Апокалипсис отменяется (сборник)
Шрифт:
Подтянулись остальные, вытягивали шеи, стремясь увидеть хаос.
— Черт! — прошептал Ищенко.
Колчанюк поддержал с сарказмом:
— Да, это его рук дело.
— Почему они так? — спросила Верочка тихо. — Мы же не свергаем крест, не клонируем антихриста!
В неприятной тишине голос Каховски прозвучал зловеще:
— Так всегда происходило с людьми, что совершают великое открытие. Не стоит жаловаться, коллеги, для Галилея закончилось все гораздо хуже. Абсолютное большинство не принимает нас, презирает, обвешивает ярлыками. Никто из них сейчас и не скажет,
Колчанюк тут же вставил заискивающе:
— Наука требует жертв!
— Но почему столько верующих, да еще католиков?! — удивилась Верочка. — Будто мы церкви рушим!
Каховски отошел от окна, глухо буркнул:
— Религиозные организации всегда торопятся объявить наступление Судного дня. А у католиков апокалипсис почти каждый день, да и с обществом они на короткой ноге, вот и митингуют. Это не православные пофигисты, тем бы кошелек только набить… Господа первооткрыватели! Не расслабляйтесь, наше дело — работать.
Все медленно расходились по местам, подавленные видом за окном. Только Колчанюк, громко хихикая, рассказывал Верочке:
— А ты знаешь, что исследователи и религиоведы наконец-то сошлись в едином мнении о происхождении человека?
Девушка наивно распахнула глаза.
— Да ты что?
— Ага, — с самым серьезным видом кивнул Колчанюк. — Теперь в Библии будет написано, что человек произошел от обезьяны, которую Бог создал по своему образу и подобию!
Семен хихикнул, а Верочка фыркнула и отвернулась.
Ищенко вернулся к Аппарату, в тысячный раз все проверял и перепроверял. Некоторое время шумно сопел, потом резко развернулся:
— Черт, работать не могу, все нервы истрепали!
— Делать нечего, Семен, — пожал плечами я. — Петр Янович правильно говорит, наше дело — работать. И не стоит обращать внимания на глупцов. Тем более что все эти беспорядки наверняка проспонсированы. Вот только кем?..
День прошел даром.
Ни один из добровольцев не прошел даже начального тестирования. Удивительно, но у молодых ребят здоровье не позволяло не то чтобы в космос, но даже в футбол играть! Атрофированные мышцы, близорукость, одышка и слабое сердце. Да их уже сейчас пора бальзамировать, иначе к сорока годам рассыплются прахом, как Дориан Грей. Странные люди! Хотят получить что-то без труда, будь то расширение сознания или бессмертие, будто выпить пилюлю от насморка: раз! — и все, ты уже бесконечен, как деление на ноль! Да уж, халява не перестает соблазнять людей. Христианам нужно было назвать главного врага не Сатана, а — халява. «И спустилась Халява в образе змия с Древа Познания, и обратилась к Еве…»
В конце дня Каховски появился мрачный как черт.
— На завтра ни одного добровольца, — уронил он. — Клиника блокирована почти полностью. Сейчас даже половина персонала на площади!
— Что же делать? — беспомощно вскинула бровки Верочка. — Возьмем отпуск?
Каховски метнул на девушку такой взгляд, что та отпрянула:
— Хватит! Весь ХХ век в отпуске пробыли! Нет у нас
В наступившей тишине Ищенко озвучил вопрос, интересовавший всех:
— Но как же без волонтеров?
Петр Янович рухнул в кресло, на лице отчаянная решимость. Но и морщин новых все больше, а на висках вообще уже серебрится, возраст тоже не маленький.
Некоторое время он смотрел в пол, наконец прошептал хрипло:
— Завтра я буду волонтером…
Верочка охнула, но поспешно зажала рот ладошкой. Остальные только отвели взгляды. Никто не поручится за безопасность опытов, но иного выхода и вправду нет…
Таким же макаром, как заходили в лабораторию, так и уходили домой. Будто воры, выскальзывали на пожарную лестницу, оглядываясь и втягивая головы, исчезали в вечерних сумерках. Каждый думал только об одном: что будет дальше?
К дому добрался на попутках, решив, что на сегодня мне стрессов хватит и на метро я не поеду.
В подъезде, как всегда, нет света, из полумрака тянет кислыми запахами мочи и канализации. Откуда-то слышны мат подростков, девичий смех, больше смахивающий на лошадиное ржание.
И этот мир мы собрались менять? Боже, как мы умудрились скатиться к такому? Это ж дно!
В лифте опять нагадили, все крохотное пространство в плевках и нечистотах. Пришлось подниматься по лестнице, хоть и живу на девятом. Дважды проходил мимо молодежных компаний, почти невидимых в сигаретном тумане. Сердце всякий раз испуганно встряхивалось, всхлипывало, но из тумана неслось неторопливое «драсте» соседского сына. Лишь однажды между лопаток похолодело, показалось, что в спину нацелен не только чей-то чересчур пристальный взгляд, но и черная дыра пистолетного дула.
Скорее бы!
Пока гремел ключами, в квартире знакомо заскреблось, глухо заворчало. Дверь открылась с трудом, отодвигая тяжелое тело. В следующий миг налетело что-то рыжее, пушистое, ткнулось мокрым и холодным носом. Лицо обожгло раскаленным дыханием, в слюнявой пасти уже зажат поводок.
— Привет, разбойник! Соскучился, Верн? — сорвался я на сюсюканье.
Пес счастливо взвизгнул, запрыгал на месте. Конечно-конечно-конечно! Соскучился, ты ведь самый-самый!
Пришлось нацепить золотистому ретриверу, что на самом деле рыжий, ошейник с надписью «Ж. Верн». Потом вновь пробежка до первого этажа, снова загаженный подъезд.
Гуляя по ночному парку, я без удовольствия вдыхал влажный запах зелени, слушал шебурщащееся зверье в кустах. Собачники уже разошлись, никого знакомого.
Верн торопливо задрал ногу, только потом уже придирчиво потянул носом: кто это был сегодня на моей территории? Стал выискивать следы, носился по зарослям, приставал к ежам.