Апокалипсис: р. от о.л.
Шрифт:
Ночные улицы пустынны, мы быстро подъезжаем к месту. Все наши четыре машины паркуются поодаль от объекта, приходится идти к нему пешком, огибая серый девятиэтажный дом.
Объект выглядит как кирпичная будка с железной дверью. В этой будке мог бы поместиться в полный рост дог или три маленьких шпица, поставленных один на другой, но никак не человек, даже такой небольшой, как Черномор. Стены дома для карликов обшарпаны, дверь заржавела, окон нет, крыша покрыта обильным слоем птичьих испражнений - по этим признакам можно легко узнать бомбоубежище советских времен.
Мы стараемся не шуметь. Тихо открываем двери, тихо идем вниз по цементной лестнице, которая, оказывается, тоже смазана машинным маслом. Стас тихо падает, тихо разбивает свою физиономию о железные перила, тихо матерится, тихо роняет маленькую отмычку, которая летит вниз со звуком музыки ударника Rolling Stones на пике своей карьеры и после ссоры с женой.
Наша процессия замирает. Слышно, как тикают часы Миши, как падают на цемент капли крови из разбитого носа Стаса, как я достаю нож, чтобы прикончить первого любопытствующего, кто появится внизу. Но там никого нет. Нас окружает лишь зеленоватый мир приборов ночного видения.
Миша принюхивается. Он держит шнобель на сквозняке как чистокровный пойнтер и старается сквозь запах машинного масла, затхлости и наших тел уловить хоть что-то еще (Мне интересно, что? У Черномора нет ни любимых духов, ни просто духов, ни просто любимых).
Мы продолжаем спуск. Прямо перед нами - стена с числами и стрелками. Это - обозначения номеров комнат. Я собираюсь повернуть налево, даже поворачиваю, и нос к носу сталкиваюсь с чьими-то глазами. Это не оговорка - глаза незнакомца смотрят на мой нос, а мои глаза - на его нос. Товарищ свисает с потолка вниз головой.
Я сегодня не любопытен. Мне неинтересно, что он там делает: может, занимается йогой, а может надеется, что его ужин выйдет наружу тем же путем, каким вошел внутрь. Расспрашивать неохота. А вот мой жест, напротив, должен приятеля заинтересовать, ведь я вколачиваю нож прямо в его глаз.
И действительно - незнакомец проявляет живейший интерес. Он издает визгливый звук, отпрыгивает и пытается сбежать с моим ножом! Я вообще-то так и не стал жадным, но к некоторым вещам просто прикипел.
Моя рука, уже свободная от ножа, складывается в знак Козерог. Это - лучшее, что приходит в голову. Если бы мне еще несколько дней назад какой-нибудь тип сказал, что я буду изображать из себя кретина, вовсю используя рекомендации манускрипта Хранителей, то пришлось бы поставить знак под глаз говорящего. Но теперь-то совсем другое дело. Я спокоен, весел и этого типа бы просто убил.
Твари Первого Дома слабо чувствительны к оружию, но зато Знаки эффективны как присыпка для младенца. Знаками во время аномалии пользоваться просто: достаточно иметь дар, силу воли и воображение, которое позволит связать ожидаемый результат со значением знака Зодиака. Чем лучше ассоциация, тем сильнее эффект. Например, Рак кратковременно даст хорошую защиту, но у него не допросишься огня. Лев может кое-кого измочалить, но не вызовет потоп. А
Тварь наталкивается на невидимую преграду, словно врезается в капитальную стену или, скажем, в лоб буйвола. Все, клиент доставлен и упакован. Остается только подбежать, помахать мечом и стряхнуть с ножа осколки черепа.
Спасенному ножу хорошо, а мне не очень. Из-за того, что вынужден прибегать к 'магии', чувствую себя как гребаный чудотворец, как извращенец, трахающий поэтессу. Вы знаете, что поэтесс настоящие мужики не трахают? Художниц - ну, еще можно, музыкантш - ладно, певиц - на здоровье. Но трахать поэтессу еще хуже, чем трахать актрису. Хорошая актриса думает, что она - не она; а матерая поэтесса, что ты - не ты.
Оглядываюсь назад - Миша прикрывает тыл, Стас взял на себя другой коридор, за нами течет поток Хранителей. В бомбоубежище десять наших, еще двое остались у машин.
Впереди прямой коридор, в котором виден ряд дверей. Несмотря на то, что мы слегка пошумели, признаков жизни нет.
Тихо открываю первую дверь и пропускаю вперед мишину винтовку. Пусто! Только стеллажи коек вдоль стен и посередине. От коек остались в основном лишь ржавые металлические каркасы, деревянные лежанки либо покрыты плесенью, либо исчезли. Вероятно, здесь поработали гигантские термиты на двух ногах.
На очереди вторая дверь. На ней висит цифра двенадцать. Осторожно открываю дверь и сразу же вижу двух клиентов. Что меня удивляет, так это - совершенно одинаковые коричневые штаны и рубахи, словно в Первом Доме работает социалистическая швейная фабрика, стремящаяся всех уровнять, чтобы искоренить зависть. Но сейчас одна тварь, получившая в физиономию Знак от Миши, определенно завидует другой, той, которая еще может прыгать по потолку.
За моей спиной кто-то стреляет, раздается визг, коему бы позавидовала звезда гламура при встрече с серой крысой, - на нас ведется наступление по всем фронтам! Но я не сомневаюсь в успехе. Против винтовки, Знака и меча нельзя ни устоять, ни усидеть, ни улежать (даже упертый филолог не стал бы спорить со мной из-за последнего слова, если бы увидел мой кулак).
В воздух взлетают куски плоти тварей Первого Дома, все готовы праздновать победу, но мой приказ вводит народ в ступор.
– Где Черномор? Нет? Одного взять живьем!
– Что?
– переспрашивает Стас.
– Повтори!
Мне кажется, что он глуховат, наш программер. Я читал его последний рассказ - там коварный эльф строит козни могучему админу-попаданцу. Админ топчет врага, жжет, крушит, накидывает на него сеть, душит, шмонает, давит авторитетом, дробит неприятельские головы, чистит противниками канализации... Где он, этот герой? Мне он нужен как никогда! Шеф зачислит его в штат! 'Где он?' - спрашивал я у Стаса. Стас молчал. Он точно глуховат, наш программер.