Апокалипсис Томаса
Шрифт:
Тут и я унюхал озон.
Конечно же, они унюхали его и в вестибюле, потому что выплюнули четыре грубых слова, каждый по два, поочередно, словно участвовали в каком-то матерном конкурсе.
Вновь послышались шаги, они разошлись в разные стороны, но двери больше не хлопали.
Я не знал, что собеседники подразумевали под «полным приливом», поскольку от океана нас отделяла миля, а то и больше, но подумал, что попытка спрятаться от него в гардеробе может оказаться фатальной ошибкой.
Выждав полминуты, чтобы окончательно убедиться, что вестибюль опустел, я открыл дверь и переступил порог. Быстро подошел
Возникла мысль вернуться на лестницу, благо дверь оставалась открытой, но я услышал торопливые шаги и крик миссис Таймид: «Карло! Карло, быстро!» — громкий и панический.
Арка с колоннами вела из вестибюля в гостиную, и оттуда через мгновение донесся ответный крик Семпитерно:
— Я здесь! Здесь! Иду!
Карло?
Будь это секс-фарс английского драматурга, он бы заставил нас всех столкнуться в вестибюле и ввязаться в обмен веселенькими репликами. Но ужас в их голосах указывал, что грядет что-то страшное, и это что-то позволит мне узнать о Роузленде больше, чем я уже знал, а им этого определенно не хотелось.
Решив не оставаться до конца этого акта, я вышел из дома и закрыл за собой парадную дверь.
На площадке, которой заканчивалась подъездная дорожка, под колоннами галереи стоял электрический вездеход-мини-пикап с большущими шинами низкого давления. Паули Семпитерно обычно ездил на нем по территории поместья.
Я подошел к вездеходу не с тем, чтобы укатить на нем, но собираясь притвориться, что восхищаюсь им, если Семпитерно вдруг выскочит из дома. Надеялся этим отвлечь его от мысли, что я мог находиться в доме и подслушать его разговор с миссис Теймид.
Резкий запах озона ощущался не так чтобы сильно, не жег ноздри, но я помнил, чем ранее закончилось появление этого запаха.
Хотя преждевременные сумерки еще не сгустились, я оглядел поместье и заметил стаю свиноподобных существ, которых миссис Теймид назвала уродами. Они находились далеко к северу, нас разделяли многие акры северной лужайки, но они направлялись к крытой галерее, где я стоял рядом с электромобилем, с присущей им решительностью и в обычном мрачном расположении духа.
Едва я шагнул к дому, стальные панели выпали из-под оконных карнизов и уткнулись в подоконники, наглухо закрыв окна. Панель больших размеров опустилась из притолоки над дверью и уперлась в порог, да так плотно, что в зазор я бы не просунул и купюру.
Теперь я знал, что произошло с дверными решетками при — по словам шефа Шилшома — реконструкции дома. М-м-м? Действительно. Овчинка стоила выделки.
Поскольку продвижение стаи замедляли ее члены с деформированными головой и телом, я мог их обгонять. Какое-то время. Пусть и поднявшись на задние лапы, эти твари напоминали диких кабанов, безжалостных хищников. И уж не примите меня за хвастуна, но я не сомневался, что мой запах пришелся бы им по вкусу.
Я подбежал к мини-пикапу, не снабженному ни крышей, ни дверцами, которые могли защитить и от прямых солнечных лучей, и от стаи уродов. Ключ торчал в замке зажигания. Я сел за руль.
Электрический двигатель работал так тихо, что я слышал далекое рычание и повизгивание свиноприматов, хотя они находились на расстоянии
Электромобиль не предназначен для больших скоростей, как, скажем, автомобиль с двигателем внутреннего сгорания. Попытайтесь представить себе Стива Маккуина в «Буллите» [28] , преследующего преступников по улицам Сан-Франциско в «Шеви-Волт». То-то и оно.
28
«Буллит/Bullit» — американский полицейский триллер, вышедший на экраны в 1968 г. Самый знаменитый эпизод фильма — запоминающаяся автомобильная погоня по улицам Сан-Франциско, одна из первых подобных сцен, снятых с таким размахом, и одна из самых значительных в мировом кинематографе.
Вместо того, чтобы возглавить забег стаи по лугам и холмам Роузленда, из галереи я рванул на запад, по подъездной дорожке, держа курс на ворота и сторожку. В ней окна защищались решетками. Генри Лоулэм имел при себе пистолет, помповик, винтовку. Мы могли достаточно долго держать оборону и читать друг другу стихи, не мешая хрякам в ярости бросаться на обитую железом дубовую дверь.
Шины низкого давления мерно шуршали по брусчатке подъездной дорожки. Уродов я больше не слышал.
Оглянувшись, увидел, что они остановились. Застыли на северной лужайке, высоко подняв головы (за исключением горбатых), и смотрели на меня, на дом, снова на меня, словно никак не могли сделать выбор.
Они напоминали существ из апокалипсического откровения, не только отвратительной внешностью, но также как вместилище злых и безжалостных сил, которые с незапамятных времен терроризировали этот мир. Бледные, жестокие, сильные, они, казалось, пришли из какого-то круга ада, который пропустил Данте. Некоторые вроде бы носили какие-то лохмотья, хотя я предполагал, что мог ошибочно принять волосатую шкуру хряка за одежду.
Их нерешительность позволила мне увеличить разделяющее нас расстояние, и я уже не сомневался, что успею добраться до относительно безопасной сторожки. Я припарковался под навесом и выпрыгнул из-за руля, на всякий случай не выключив двигатель.
Генри не сидел под навесом с томиком стихов. Он стоял у забранного решеткой окна и смотрел на меня.
Я попытался открыть дверь. Заперта. Я постучал.
— Генри, впустите меня.
Он оставался у окна, его голос донесся до меня, приглушенный и искаженный толстым стеклом.
— Уходи.
Его мальчишеское лицо не выражало никаких эмоций, хотя в зеленых глазах стояла прежняя душевная боль.
— Уроды, Генри. Вы знаете об уродах. Откройте дверь.
Мне показалось, что он ответил: «Ты не один из нас».
Посмотрев на восток, я обнаружил, что уроды определились с выбором. Они продвигались по подъездной дорожке, держа курс на сторожку.
— Генри, извините, что я подкалывал вас с инопланетянами и колоноскопией. Мне следовало с большим доверием относиться к мнению других. Впустите меня. Обещаю вам, я в них поверю.
Через закрытое окно до меня донеслось: «…никаких инопланетян… хотелось бы… были».
— Вселенная огромна, Генри. Все возможно.
— Инопланетяне… не смогут меня освободить… в Роузленде.