Апокалипсис Томаса
Шрифт:
С другой стороны, никаких тебе реалити-шоу по телевидению, вообще никакого телевидения, никаких атомных бомб, никакого агрессивного поведения на дороге, никаких разговоров по мобильнику в зале кинотеатра, никакой соевой индейки.
В итоге потери уравновесятся приобретениями, да только в столь далеком прошлом большинство моих друзей, которых я любил всем сердцем, еще не родились.
В спешке вернувшись в комнату, я захлопнул дверь, отсекая прошлое, в котором еще не зачали ни меня, ни моих родителей.
Прямиком
Временный дом находился на земле, подвал — ниже уровня земли. Один существовал тогда, другой — теперь. И, однако, как-то их связали, в пространстве и во времени. Воздушный шлюз космического корабля служил переходным звеном между атмосферой в корабле и вакуумом космического пространства, эта комната связывала мгновение прошлого, которое уж лет девяносто как минуло, с настоящим.
Я закрыл дверь в подвал, вернулся к одному из письменных столов, сел на антикварный офисный стул, чтобы успокоить нервы и подумать.
Образно говоря, как Шерлок Холмс посредством логики прокладывал путь к решению с помощью трубки и скрипки, так и мне лучше думалось во время готовки. Но в данный момент недоставало гриля, и лопатки, и продуктов.
Через какое-то время я просмотрел все ящики, но не узнал ничего нового, за исключением одного: тот, кто работал за этим столом, во главу угла ставил аккуратность и порядок. О том же сказали мне и ящики другого стола.
Вернувшись к стопке чертежей на высоком столе, в штампе я обнаружил кое-что интересное. Разумеется, впечатляла печать архитектора. Звали его Джеймс Ли Блок, его мастерская (точный адрес указывался) находилась в Лос-Анджелесе. Под фамилией архитектора значилось следующее: «МЕХАНИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ — НИКОЛА ТЕСЛА».
О Николе Тесле я мало что знал. Его называли «гением, который осветил мир»: на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков он сделал для электрификации мира и обусловленной ею промышленной революции ничуть не меньше, чем Томас Эдисон.
В первый день моего пребывания в Роузленде, болтая с Генри Лоулэмом у сторожки, я узнал, что Константин Клойс интересовался как последними достижениями науки, так и сверхъестественным, спектр его друзей был необычайно широк, начиная от мистика и медиума Елены Петровны Блаватской и заканчивая знаменитым физиком и изобретателем Теслой.
Фамилия Блаватская на чертежах смотрелась бы более чем странно, и, естественно, она на них отсутствовала. Что бы ни происходило в Роузленде, я подозревал, что к сверхъестественному здешние странности никакого отношения не имеют, зато целиком и полностью завязаны на науке. Необычной науке, но тем не менее.
В широких невысоких ящиках бюро я обнаружил много чертежей механических систем, все подписанные Николой Теслой. Среди них увидел и сферы, и маховики
И я уже чувствовал, что знаю, кто этот высокий худой усатый мужчина, который трижды говорил со мной. Мистер Никола Тесла. Он умер не одно десятилетие назад, но не имел ничего общего с привычными мне душами тех, кто никак не желал покинуть этот мир. Я знал, кто он, но понятия не имел, что он.
Глава 30
Ни один из чертежей механических систем не приблизил меня к ответу на вопрос, а зачем нужна вся эта экзотическая машинерия? В старшей школе я играл в бейсбольной команде и не посещал заседания научного кружка.
Вновь вернулось ощущение, что время на исходе. Подхватив наволочку с ножовкой, я вернулся в коридор подвала, закрыл за собой дверь.
Справа находилась узкая лестница. Я предположил, что другая лестница, из винного погреба, вела на кухню, но не представлял себе, куда попаду, поднявшись по этой.
Как любой пол и ступеньки в этом доме, лестница выглядела безупречно чистой, без единой пылинки, словно построили ее только вчера, а пропылесосили за несколько минут до моего появления. Ни одна ступенька не скрипнула под моей ногой, пока я поднимался, намереваясь попасть на второй этаж, где взаперти держали мальчика.
Но добравшись до площадки первого этажа, я услышал спускающиеся шаги. Я в тревоге открыл дверь в огромный вестибюль и пересек его, торопясь добраться до другой двери, которая, насколько я знал, могла вывести меня на лужок в плейстоценовую эпоху, где стадо мастодонтов загнало бы меня в болото.
Дверь привела меня в гардероб. Исходя из его размеров — плечики как минимум на двести пальто, — я пришел к выводу, что Константин Клойс намеревался превратить Роузленд в центр светского общения на этом участке побережья. И в первое время здесь наверняка устраивались приемы, но, возможно, не так, чтобы долго.
В вестибюле дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, и шаги затопали по мраморному полу. Вторая дверь открылась чуть ли не с той же силой, что и первая, я услышал шаги другого человека и голос миссис Теймид: «На втором этаже пахнет озоном».
Паули Семпитерно, который, вероятно, ворвался в вестибюль через парадную дверь, ответил:
— Я почувствовал этот запах на полпути от сторожки у ворот.
— Тогда он не локализован.
— Пока мы этого не знаем.
— Я знаю, — заявила миссис Теймид.
— Это могли быть отдельные завихрения.
— Нет, это наконец-то полный прилив, — возразила миссис Теймид, только между «полный» и «прилив» вставила грубое, нелитературное слово, которое я повторять не буду.
— Но такого не было уже многие годы! — воскликнул Семпитерно.