Апокалипсис
Шрифт:
На экране элементы корабля были собраны в совершенно безумную конструкцию напоминающую скошенную спиральную башню. Рядом с ней в «пространстве» «плавали» оставшиеся элементы.
— Круто, — констатировал я, входя в режим, — слушай, думаю, я смогу договориться с учителями, чтобы… посмотри, а что, если вот здесь…
В режиме я все увидел по-другому. Спиральная башня перестала быть бессмысленной конструкцией. Напротив, я был близко к пониманию её настоящего предназначения. Но раньше, чем я сумел провести необходимые вычисления,
Я недоуменно обернулся. И встретился с ледяным взглядом Кая. С его чёрными глазами изобразить лёд было очень сложно — однако поди ж ты, он справился. Рядом с ним стояла Таис.
— Привет, — сказал я, — что случилось?
7
Наверное, впервые в жизни мне было по-настоящему стыдно. Я посмотрел некоторые видео, снятые в школе и комнате для игр. На них Пашка решал задачу. Первые записи выглядели ещё нормально: пацан как пацан. Увлечён немного новой игрой. А вот дальше… раньше я никогда не видел, как выглядит нервный срыв у ребёнка. И, надеюсь, больше никогда в жизни не увидеть.
— Это аварийные записи, — сказала Таис, — педагоги их не просматривают. Это вопрос доверия. Мы первые, кто это увидел.
— Почему, ну почему только сейчас, а?.. — пробормотал я.
— Потому что всем было не до этого. Все были очень заняты. И просто забыли про маленького мальчишку-сироту, которого ты угостил отравленной конфетой… — ответила Таис.
Я промолчал. Она была права. Это и называется ответственность — думать о возможных последствиях.
— Ты очень напугал меня, Гриша, — сказал Кай; его тон уже не был таким ледяным, как в начале разговора, — я очень боялся, что ты начнёшь говорить что-то про великую цель, которая может оправдать средства.
— Я сам себя напугал, — ответил я.
— Ты же знаешь. Я принадлежу первой версии человечества. Для нас это фундаментальные вещи.
— Я не знаю, к какой версии принадлежу я, — ответила Таис, — но я тоже очень испугалась.
— Ребят… давайте думать, как вытащить пацана, а? — попросил я, — у нас же есть психологи?
— Ты не должен был давать неразрешимую задачу, — сказал Кай, — из этой ситуации только один выход: придумать решение. И сделать так, чтобы он нашёл его.
— Ты сможешь найти решение, Гриша? — спросила Таис.
Я вспомнил свои мысли в режиме. Хотел снова войти в него, но не получилось: эмоциональное состояние не давало.
— Да, — ответил я после долгой паузы, — смогу.
— Уверен?
— Да, — кивнул я, — теперь да. Пашка действительно нашёл решение. Но у него не хватило вычислительных мощностей, чтобы просчитать его до конца.
— Хорошо, — кивнул Кай, — это очень хорошо.
— Знаю, Кай. Я помню «Книгу Ветра и Крови».
Напарник молча кивнул.
Я поднялся, чтобы вернуться в игровую, где мы оставили Пашку.
— Гриша, —
— Да?
— Что это за решение? О чём оно? Поделишься? Оно связано с этими штуками, которые нашли у президентов, да?
— Связано, — кивнул я. — Таис, я обязательно отвечу, хорошо? Но чуть позже. Нужно ещё с Катей поговорить. И, возможно, с Эльми. Нам нужно будет вернуться в космос. И не просто в космос — а к самым границами нашей системы.
— Это сложно даже с технологическим уровнем Братства, — заметил Кай.
— Я знаю, — ответил я, — но у нас нет другого выхода.
— Ты расскажешь Паше о решении? — спросил Кай.
Я до последнего надеялся избежать этого вопроса. Он сильно всё усложнял. Но врать другу мне тоже не хотелось.
— Нет, — я покачал головой, — не сейчас, по крайней мере.
— Ты должен сказать. Иначе это не поправить.
— Я скажу, обязательно. Когда придёт время. А пока, мне кажется, я нашёл другой выход. Странно, что об этом варианте ничего не написано в «Книге Ветра и Крови».
Кай очень странно посмотрел на меня; в его взгляде была смесь уважения, любопытства и сомнения.
— Ты же знаешь, — ответил он, — если будет нужно — ты сам напишешь новые страницы.
Пашка сидел, забившись в самый угол игровой комнаты. При нём был планшет. Марфа Ильинична не забирала его — это было личное время детишек, и каждый имел право решать, чем заниматься.
— Привет, — сказал я, опускаясь перед мальчишкой на одно колено.
— О, привет, — смущённо улыбнулся он, — ты говорил, что хочешь показать мне кое-что. Насчёт решения.
— Хочу, — кивнул я, — и покажу обязательно. Но не прямо сейчас.
Пашка посмотрел на меня со смесью обиды и растерянности.
— Хочу тебя сначала спросить кое о чём, — продолжал я, — ты не против?
— Спрашивай, конечно, — кивнул Пашка.
— Почему ты так зациклился на этой игрушке? Только честно, хорошо? Это важно очень, — я сделал паузу и поглядел ему в глаза, — это может быть не менее важно, чем сама задача. Понимаешь?
Я видел, что мальчишка колеблется; видел, что ему совершенно не хотелось рассказывать о своих мотивах. Но потом, упрямо ответив на мой взгляд, он всё-таки решился.
— Я… один теперь, — тихо сказал он.
— Знаешь, я сейчас скажу тебе одну вещь, — осторожно произнёс я, — она может напугать поначалу. Но ты, я вижу, парень крепкий. Знаю, ты выдержишь. И поймёшь.
Пашка вопросительно глянул на меня, но промолчал.
— Каждый человек, на самом деле, всегда один, — продолжал я, — в самые важные, самые критические моменты жизни мы одиноки. Люди смертны, Паша. И каждый человек встречает свою смерть лицом к лицу. И никто в этот момент ему не может ни помочь, ни разделить этот момент. Даже те, кто физически рядом. Они отдаляются.