Апокалиптическая фантастика
Шрифт:
Ночь стояла тихая, а небо было необычно спокойным. Сегодня небеса не раздирали магнитные бури, зато воздух был тяжелым, горячим и душным. Я медленно дышал, наслаждаясь прохладным песком, и размышлял о путешествии на юг.
Какой-то звук заставил меня вздрогнуть. Я решил было, что ко мне захотел присоединиться Эдвард. Но ко мне ковыляла скелетообразная фигура, опираясь на костыли, смастеренные из обломков планера.
Череп опустился на песок рядом со мной и кивнул:
— Здесь прохладнее.
В рассеянном свете, льющемся из окон
— Поэтому я здесь и сижу, — согласился я.
— Может быть, хоть ты прислушаешься к здравому смыслу, Пьер, — сказал он, помолчав. — Я пытался говорить с остальными. Они слишком старые и упрямые, их не переубедить.
— Они мои друзья. Моя семья. Мы все делаем вместе.
Я искоса взглянул на него. В его хитрых глазах читался расчет.
— Послушай меня, Пьер. Ты ведь не дурак. Если мы едем на юг, к морю…
— Да?
Пауза. Он облизнул губы:
— Там есть опасности, с какими вы не сталкивались в Европе.
— Ты уже говорил. Дикие банды…
— Хуже!
— Хуже, чем дикие банды?
— Намного хуже. «Дикий» — значит «животный». С животными можно справиться, перехитрить их. А эти люди… они не дураки. Они злобные и расчетливые. — Я на секунду задумался: уж не себя ли он описывает? — Видел ты когда-нибудь, на что способны люди, когда им нечего терять?
Я вспомнил руины Парижа до того, как город поглотила пустыня. Подумал о людях, с которыми жил, и почему я от них ушел. И едва не ответил ему: «Да, я был рядом с отчаявшимися людьми и выжил». Но промолчал, не желая делиться с Черепом тем, о чем никогда и никому не рассказывал, даже Дэнни, Кат или Эдварду.
— Как сказал Дэнни, — негромко произнес я, не глядя на него, — мы можем за себя постоять.
Череп зло плюнул:
— Тогда вы точно все дураки!
Я вспомнил, что вчера вечером сказал Дэнни, и прервал молчание вопросом:
— Чем ты так напуган, Череп? От чего ты убегаешь?
Он взглянул на меня, ухмыльнулся:
— Нет… ты не дурак, верно.
— Ну?
Я и не ожидал, что он ответит, поэтому удивился, когда он сказал:
— От людей настолько злобных, с такими гнилыми душами, что ты и представить не можешь, Пьер.
И замолчал, как будто подзуживал меня спросить еще.
Я управлял грузовиком на следующий день, когда мы подъехали к эскарпу, возникшему на краю бывшего Средиземного моря.
— Хотите на такое взглянуть? — спросил Дэнни.
Кат и Эдвард протиснулись в кабину.
Земля перед нами резко уходила вниз, внезапно превращаясь в огромный плоский кратер, настолько большой, что взгляд не мог охватить его целиком. Высохшее морское дно покрывали трещины и разломы, и цвет у него был такой же серо-стальной, как на виденных когда-то фотографиях лунной поверхности. Горизонт расплывался и дрожал, искаженный маревом.
Я взглянул на Дэнни. Он смотрел
— Проедем еще часа четыре или пять, потом остановимся на ночь, — решил он. — За ужином посидим над картой и решим, куда ехать дальше.
Эдвард и Кат вернулись в прихожую. Меня порадовало, что Череп не заявился в кабину.
Я вытер пот с лица. В кабине была духота — термометр показывал почти тридцать пять градусов. Рядом с ним располагалась шкала наружного термометра: пятьдесят пять. При такой температуре человек умрет меньше чем за час.
Дэнни сел за руль и повел грузовик параллельно эскарпу, высматривая подходящий спуск к бывшему морю. Километров через пять мы доехали до участка берега, который понижался более-менее плавно, и Дэнни осторожно перевалил через его край, двигаясь со скоростью улитки. Под колесами захрустела выжженная почва, рассыпаясь мелкой, как цемент, пылью. Грузовик стало покачивать на кочках, и Дэнни притормозил, замедляя спуск.
Наконец бывшее морское дно стало плоским, и мы прибавили скорость. Встречный ветер сдувал пыль за спину. Перед нами распростерлась огромная равнина, изборожденная трещинами и усеянная предметами, которые я поначалу не мог распознать. Когда мы подъехали ближе, я понял, что это ржавые остовы кораблей, торчащие под разными углами из морского дна. Мы проехали в тени одного из них, огромного лайнера, красного от ржавчины. Его обшивка проржавела до дыр, но изящные линии уцелевших надстроек все еще свидетельствовали о гордом прошлом. Мне оказалось трудно вообразить, что такой большой корабль действительно мог плавать — казалось, это противоречит законам физики.
Дэнни показал, и под высоченным бортом корабля я разглядел кучку белых палок, похожих на выбеленное солнцем дерево. Мы приблизились, и я увидел, что это кости. Округлые глазницы контрастировали с геометрической точностью бедренных и берцовых костей: черепа.
Я покачал головой:
— Не понимаю…
— Думаю, на корабле когда-то давно была колония, — предположил Дэнни. — Когда они умирали один за другим, еще живые выбрасывали тела за борт.
— Как думаешь, кто-нибудь из них выжил? — спросил я, зная ответ еще до того, как Дэнни покачал головой.
— Это было, пожалуй, лет тридцать назад. Когда засуха становилась все сильнее, а нации рухнули. Образовывались племена, власть законов кончилась. Каждый стал сам за себя. Колонии возникали на кораблях, пока океаны еще существовали, — чтобы убраться подальше от войн на суше.
Я покачал головой, представив, какие ужасы творились в корабельных колониях в их последние, исполненные отчаяния дни.
Мы поехали дальше, на юг.
Часа через два справа поднялись пять пирамид. Они возвышались над высохшим дном на сотни метров, а их игольчатые пики четко выделялись на фоне неба, светлого, как алюминий.