Апокриф
Шрифт:
Глава семейства за столом не светил своей фирменной улыбкой, предназначенной для зонупа и прочей жандармско-солдатской братии, но, отрываясь иногда от еды, бросал испытующие взгляды на привезенных ему накануне постояльцев. Вчера поздно вечером он не успел их хорошенько рассмотреть. Гости, явно вымотанные длинной и нервной дорогой, отказались от ужина и, едва выпив по чашке чаю, сразу запросились спать.
Оба они были «хоимами» — то есть иноплеменниками и, скорее всего, иноверцами, иными словами, — людьми, которых коренной баскенец, находящийся на своей территории, редко видит у себя в доме желанными гостями и тем более — друзьями. Однако
Один из них — крупный жилистый мужчина лет тридцати-тридцати пяти, немного скуластый, с прямыми, светлыми, неаккуратно подстриженными волосами и карими глазами на грубоватом лице. Он, очевидно, болен (часто глухо и влажно кашляет, прикрываясь платком) и, к тому же, явно ранен: до завтрака его спутник менял ему перевязку на ноге. Больной почти не ест, неловко ковыряя вилкой в миске с едой. Вилку эту хозяева извлекли из закромов специально для гостя и по его же просьбе (вообще-то большинство своих блюд баскенцы употребляют прямо руками или при помощи ложек).
Второй — совсем молодой еще человек. Ему, наверное, нет еще и двадцати пяти, тоже кареглазый, темно-русый, с мягким овалом и не очень резкими чертами лица. Впрочем, все иноплеменники кажутся хозяину фермы похожими.
Ни тот, ни другой, как и следовало ожидать, не назвали своих имен — только клички. Старший — Крюк, младший — Еретик.
Удивительно, но старший «хоим» ведет себя по отношению к младшему, как подчиненный, и демонстрирует к нему подчеркнутое уважение.
Крюк за столом не проронил почти ни слова, ограничиваясь лапидарными: «Да, спасибо» и «нет, спасибо, не надо», — в ответ на предложения подложить в тарелку или налить в чашку. Все остальные вопросы, так или иначе касавшиеся дела, связанные с планами дальнейшего продвижения к штабу ФОБ и даже о своем собственном физическом состоянии, он переадресовывал Еретику, всякий раз тыкая вилкой воздух в его направлении и подкрепляя этот жест ремаркой: «Это все к нему. Он решит». Мрачный тип.
Еретик тоже не был многословен, но по сравнению со своим товарищем выглядел вполне приветливым и относительно словоохотливым. Он не без аппетита позавтракал, с особым удовольствием обсасывая мягкие хрящи молочного козленка, а затем, перейдя к чаю, вежливо поддерживал светско-деревенскую беседу с хозяином дома. При этом он, видимо, механически снял с руки очень крупные и какие-то диковинные наручные часы с целой кучей циферблатов и стал вертеть их в пальцах, побрякивая звеньями солидного стального браслета. Хозяин сразу обратил внимание на этот привлекающий внимание предмет, а его мальчишки уставились на него, как завороженные. Подобные броские вещи в баскенской глубинке любили.
— Это что за часы такие? — полюбопытствовал глава семейства. — Можно посмотреть?
— Пожалуйста! — отозвался гость и охотно передал часы фермеру.
Тот, взвесив на руке диковину, покачал головой и, продолжая рассматривать ее, поцокал языком. Младшие сыновья, не выдержав искушения любопытством, встали со своих мест, сгрудились за спиною отца и пытались рассмотреть необычные часы поближе, глядя поверх его плеч, а более солидному — старшему, сидевшему одесную, достаточно было просто повернуть голову.
— Наверное, дорого стоят? А? — поинтересовался хозяин.
— Если честно, не знаю, — отвечал Еретик, — это подарок отца. Часы для спортсменов подводников. Совершенно водонепроницаемые, на десять атмосфер. С глубиномером. Но, думаю, недешево стоят… Тем более, это не наши — лансорские.
Если бы Еретик своевременно не отпустил замечание про подарок отца, то, скорее всего, предложение:
Но, подарок! Тем более, подарок отца — дело святое, после чего оставалось только с достоинством вернуть искус его владельцу. Правда, Еретик великодушно позволил поиграть блестящим стальным сокровищем хозяйским мальчишкам. Беспокойство их отца по поводу ущерба, который при этом может быть нанесен ценному прибору, он успокоил тем утверждением, что данный экземпляр, в соответствии с гарантией фирмы, можно без особого вреда положить чуть ли не под гусеницы танка.
На вопрос, когда гости будут готовы двигаться дальше, Еретик ответил в том смысле, что, чем скорее, тем лучше. Заботливое сомнение хозяина относительно состояния здоровья Крюка он отмел, заявив, что его товарищ крепкий парень, который способен выдержать и не такое. Кроме того, Еретик резонно заметил: долгое сидение на явке повышает риск ее провала в случае какого-нибудь неожиданного визита со стороны того же зонупа, например. Хозяин с некоторым удивлением подумал про себя, что парень, видимо, не по годам опытен, осмотрителен и, скорее всего, не зря командирствует в этом дуэте.
До подземной крепости, в которой угнездились главари Фронта, добирались по эстафете еще два дня. И не то, чтобы это было далеко — в обычное время хватило бы и нескольких часов. Однако теперь в зоне активной военно-полицейской операции на то, что раньше требовало нескольких минут (например, пересечение каньона), теперь приходилось тратить до полусуток, потому что с обеих сторон единственного на многие километры моста стояли военные или жандармские заставы, и соваться к ним с более чем подозрительной компанией не следовало.
В результате приходилось задействовать тайные баскенские тропы. А для этого нужно не менее чем за пару километров до каньона, дабы не попасть в зону видимости с блокпоста, свернуть с дороги и нырнуть в какую-то уводящую под землю дыру, а затем медленно тащиться, пригибаясь и со свернутой набок головой узкими и низкими подземными переходами, местами проползая даже на коленях. И все это, заметьте, имея в компании больного и при этом раненного в ногу человека, который и по дому-то пока еще передвигается при помощи костыля! Через полтора километра мытарств карстовая труба приводит к своему концу, срезанному отвесным обрывом каньона на высоте метров пятнадцати или двадцати от его дна. Теперь нужно дождаться условного знака, который подаст баскенский партизан, засевший в одной из нескольких десятков, казалось, совершенно одинаковых дыр, украшающих вертикальную, в целом совершенно гладкую и с виду такую близкую (десятка три метров — не более!) противоположную стену. Получив сигнал, что путь свободен, следует дождаться темноты, поскольку по краям каньона периодически ходят патрули, которые стреляют без предупреждения, если замечают признаки несанкционированной переправы.
Уже в густых сумерках начинает работать сколь примитивная, столь и эффективная баскенская механизация. Из дыры высовывается простейшая деревянная стрела с блоком, тихо скрипит лебедка и подвесное ременное сидение опускает на дно каньона тайного путешественника. Переход через мелкий ручей, бывающий в паводок могучим потоком, и вот — почти такая же стрела поднимает свой груз вдоль другой стены каньона. За напряженной и опасной работой часы уносятся стаей стрижей. Затем снова несколько сотен метров подземного лабиринта ценою, примерно, в два часа… Линия постов (пока еще только одна!) обойдена, а полусуток — как не бывало!