Апокриф
Шрифт:
Договор. Именно он формально связывал сейчас Рафаила и Товия. И именно по условиям этого договора они отправились сегодня утром пешком в долгий путь. Дело было в том, что старый Товит в ожидании смерти составил завещание, большей частью состоявшее из наставлений сыну (все поучения, надо сказать, действительно разумные, Товий, как послушный сын, заучил наизусть), в конце которого он неожиданно вспомнил, что, будучи поставщиком у царя Енемессара, оставил на сохранение в городе, куда ездил за товаром, десять талантов серебра — приличную сумму денег. Почему он преподнес нуждающейся семье этот сюрприз только сейчас, было загадкой. Товий оправдывал
Проблема заключалась в том, что Гаваил — тот, кому были доверены деньги — жил в Мидии, в Рагах, а это, при отсутствии средств на транспорт и проводника, было все равно, что на краю света. Анна, мать Товия, пришла в ужас при мысли, что любимый сын должен идти туда. Плача, целовала ему руки и причитала, что они проживут и так, что, может, стоит сходить когда-нибудь потом, когда будет возможность присоединиться к большому торговому каравану… Товий был полон решимости. Ему представился случай помочь семье, и опасность путешествия по сравнению с этим была, на его взгляд, незначительной. Рафаил так не считал. Он хорошо изучил ситуацию в стране, и, если бы его спросили, мог даже сообщить вероятность возвращения юноши живым и с деньгами. Маленькая, надо сказать, выходила вероятность. Но Товий тогда, по дороге от колодца, спросил его не об этом. Он спросил, знает ли Рафаил дорогу в Мидию. Так у него появился спутник, готовый за очень умеренную плату не только довести его до места, но и найти в Рагах самого Гаваила.
Честно говоря, Рафаил предпочел бы вообще не брать денег (он все равно не был полностью уверен, что умеет правильно с ними обращаться), но это вышло бы как минимум подозрительным, поэтому Ангел из предосторожности и невесть откуда взявшейся, удивившей его самого, вредности даже поторговался со старым Товитом. Предосторожность оказалась излишней: похоже, отец готов был отправить Товия с кем угодно, лишь бы тот не был… мм… «язычником», едящим и пьющим не то, что надо, не соблюдающим религиозных законов и женатым не на той женщине. Так в лексиконе Третьего Ангела появилось новое слово.
— …Так легко и слепо доверить жизнь сына первому встречному? Снять с себя всю ответственность, полагаясь на высшую силу?
— Я понял, что тебя это очень задело, — Товий улыбнулся искреннему возмущению в голосе Рафаила, — Я помню, как ты спросил: «Колена и рода ты ищешь или наемника, который пошел бы с сыном твоим?» Но, видишь ли… отец чтит Бога, а вся ответственность за дела мирские и так всегда лежала на нас с матерью.
— Вы оберегаете его, на мой взгляд, даже слишком… — недовольно буркнул Ангел.
Старый Товит ничем не заслужил его симпатии, хотя преданность убеждениям, безусловно, положительная черта. Но хороша ли слепая вера? Рафаил знал, что Он всесилен, но знал это из личного опыта. А Товит не знал, но верил? Или просто был готов рискнуть? Тогда во имя чего? А если бы на месте Рафаила был злой человек? Или, быть может, Товит внутренним чутьем подозревал в незнакомце со сдержанным мягким голосом Ангела, посланника его Бога? Вопросы, над которыми Третьему Ангелу стоило подумать, благо время для этого будет.
— Как тебя тогда мать-то отпустила, — тихонько озвучил Ангел вторую загадку поведения смертных.
— А она… — ответил Товий, глядя в сторону, — она тебе поверила, Азария. Как и я.
— А если бы на моем месте…
— На твоем месте — ты, — твердо возразил
— Нечистая совесть? — предположил Рафаил, принимая помощь.
— Какая-то она у тебя, наоборот, слишком чистая, — рассмеялся Товий, — Не поймешь, то ли это ты оберегаешь меня в пути, то ли мне начинать о тебе заботиться. Какой-то ты немного… не от мира сего, Азария, только не обижайся.
— Тебе так кажется, — улыбнулся Ангел, думая о том, что некоторые смертные, оказывается, очень чуткие создания. А ему надо быть осторожнее.
Солнце уже стояло в зените.
3
— Ну, смотри сам. Если тебе не жарко… А, впрочем, оно и понятно: я бы не поверил, что ты ешь и пьешь, как простые смертные, если бы сам этого не видел!
— Товий, давай, ты больше не будешь выдвигать теории о моем нечеловеческом происхождении, а? Ты купаешься, раз уж собрался, мы отдыхаем и идем дальше. Нам нужно успеть до темноты.
— Слушаюсь, мой господин! — Товий шутливо склонил голову перед Рафаилом, — Все, как ты скажешь!
И он, смеясь, стал спускаться по тропинке к Тигру.
— Или все-таки искупать тебя, — задумчиво проговорил он вдруг, обернувшись, — Интересно, у тебя на всем теле загар такой или под одеждой еще светлее?
Рафаил возмущенно скрестил на груди руки в непроизвольном защитном жесте, что вызвало у собеседника очередной приступ веселья. Как только Товий скрылся из вида, Ангел занялся тем, что не предполагало даже мысли, будто его интересует загар на различных частях тела спутника. Он достал то немногое, что было у них с собой из еды, и постарался как можно аппетитнее разложить это на плоском камне в тени дерева. Эта непосредственность и откровенный интерес к его телу смущали Рафаила. Он еще сам не понял, почему спустился на землю в человеческом облике, ведь возможности-то его в этом смысле были безграничны. Будь хоть лучом света, хоть костром в ночи, хоть огнем, пылающим и не обжигающим…
There's a rich star that shines so bright, Like a fire in the night…У Рафаила была своя трактовка слов этой простенькой песни, хоть Уриил и пытался объяснить ему, что он не прав. Но, напевая:
He's going to the run the run angel Going to the run forever angel, —Третий Ангел пел о чем-то своем, глубоко личном, не имеющем отношения к тексту «Golden Earring», которых, между прочим, тогда ещё и в помине не было.
Из романтических грез Рафаила выдернул крик. Вопль боли и ужаса. Ангел вскочил, чувствуя, как бешено забилось сердце, и почти скатился по откосу к реке. Стоя на четвереньках, он поднял голову и похолодел: то, с чем пытался справиться голыми руками в бурлящей воде Товий, было, на взгляд Рафаила, гибридом акулы и ихтиозавра. Ангел готов был поклясться, что эта тварь не имела никакого отношения ни к водам Тигра, ни к одной из созданных Им рыб. Но все мысли о происхождении монстра разом вылетели из его головы, когда зубы твари мелькнули у самого лица Товия.