Апология Нарцисса

Гройс Борис Ефимович

В действительности наша собственная цивилизация включает мертвых и размывает границу между живыми и мертвыми в гораздо большей степени, чем цивилизация Древнего Египта. Приходя в музей или библиотеку, мы не всегда знаем, создана ли та или иная картина или книга, которые мы там находим, живым или мертвым автором. В момент публикации книги и экспонирования картины они отделяются от живых тел своих авторов и становятся частями их публичных тел, а точнее, трупов — их ка. Автор — это всегда мертвый автор; без дополнительной информации невозможно различить живых и мертвых «контент-провайдеров». Запись в «реальном времени» убивает того, кто записывается, в момент произнесения им речи или совершения действия, поскольку запись одновременно превращает элементы живого ба в компоненты социального ка. Интернет еще в большей мере, чем традиционные музеи и библиотеки, смешивает ка живых и мертвых в одном общем пространстве.

Это показывает, что каждая культура создает специфическую разновидность загробной жизни и бессмертия. Это не обязательно бессмертие того типа, которое мы имеем в виду, говоря о желании личного бессмертия. Легко сказать,

что фараоны желали бессмертия для своих ка и их пирамиды суть манифестации этого желания. Но с таким же успехом можно сказать, что фараон был вовлечен в производство ка точно так же, как мы можем быть вовлечены в производство компьютеров или автомобилей. Анализ фактического производства бессмертия следует отделять от обсуждения желания бессмертия, желания загробной жизни. Производство загробной жизни — процесс, который разворачивается независимо от наших интересов и желаний. Чего бы мы ни желали, наши жизни записываются и, стало быть, производятся наши публичные тела. В ряде случаев способ такого производства нам неприятен и даже оскорбителен. Так что проблема не в бессмертии как таковом, а в том, каким образом оно с нами случается, какого бессмертия мы хотим и как пытаемся взять под свой контроль производство загробной жизни.

Кажется, что нарциссическое желание совпадает с желанием бессмертия — с желанием повлиять на производство бессмертия. Принося свое «биологическое» желание в жертву своему образу, который принадлежит не мне, а другому и может быть увиден мной лишь при условии его опосредования внешним миром, я приношу свое живое и смертное тело в жертву своему публичному телу, своей ка, которая существует независимо от меня и, следовательно, не исчезнет с моей смертью. Однако, принадлежа к определенной культуре, я подвергаюсь воздействию механизмов иммортализации, которыми эта культура оперирует. И как мы уже видели, каждая культура имеет свои специфические механизмы иммортализации, и отдельный человек не может от них уклониться. Бессмертие всегда мне навязывается, даже если я хочу его избежать.

В основе нашей цивилизации лежит идеал технического прогресса. Под техникой обычно понимается техника производства, а под техническим прогрессом — производство новых продуктов. Однако усовершенствование механизмов защиты, реставрации и поддержания сохранности уже существующих продуктов также является частью технического прогресса. Важно понимать различие между техникой производства и техникой заботы. Производственный процесс всегда имеет конкретную цель — создание некоторого продукта. Когда продукт произведен, производственный процесс подходит к концу. Словом, производство — это конечный процесс. Он начинается с плана и заканчивается реализацией этого плана. Он начинается с отсутствия продукта и заканчивается его присутствием.

Между тем забота имеет другую траекторию. Она начинается с присутствия предмета заботы и движима стремлением предотвратить его исчезновение. Таким образом, техника заботы находится в таком отношении ко времени, которое прямо противоположно отношению к нему техники производства. Для техники производства будущее представляет собой обещание — обещание реализации плана и появления продукта. Для техники заботы будущее — это опасность, которую она пытается предотвратить. Сила времени воспринимается в данном случае как сила разрушения, распада и исчезновения, которой забота сопротивляется. Следовательно, актуальным горизонтом всякого усилия, направляемого заботой, служит не будущее, а отсутствие времени, вечность. А отсутствие времени — это и есть бессмертие.

Конечно, любая забота также конечна в своих усилиях. Мы заботимся о человеческом теле, но в какой-то момент это тело всё равно умирает. Мы заботимся об автомобиле, но в какой-то момент он изнашивается и окончательно выходит из строя. Но если конец производственного процесса совпадает с его целью, то конец процесса заботы этой цели противоречит. Смерть не является целью медицинской помощи. Смерть лишь прерывает заботу, но не осуществляет ее. То же самое можно сказать о ремонте автомобиля: здесь тоже не ставится цель полностью поломать этот автомобиль. Иначе говоря, фактическую цель заботы составляет бессмертие предмета этой заботы. Можно ли сказать, что эта цель никогда не будет достигнута? Это открытый вопрос. Современные архив и музей ставят своей целью сохранить некоторые художественные объекты и документы навсегда. Но защита естественной среды, различных видов животных, растений и прочего преследует ту же цель. Эти направления экологической политики и техники призваны сохранить природу в ее нынешнем виде навечно. Стратегии заботы, защиты и бессмертия тесно связаны со стратегиями эстетизации. Когда мы видим нечто такое, что представляется нам прекрасным, мы хотим сохранить возможность вернуться к созерцанию этого предмета в будущем — а это предполагает, что он будет сохраняться и охраняться вечно. Разумеется, в наилучшем случае предмет созерцания вечен сам по себе — как платоновские идеи, Бог или математические доказательства. Прекрасный водопад, птица, стихотворение или картина в отсутствие технической защиты могут исчезнуть. Техника в данном случае заменяет онтологию. То, что мы называем культурой, есть не что иное, как эта замена.

Когда человек сталкивается со своим публичным образом, этот опыт переживается им как восхитительный и вместе с тем травматичный. Это встреча субъекта с его загробной жизнью еще при жизни биологической. С Нарциссом случилось именно это: он увидел свой публичный образ и не знал, как долго этот образ продлится — мгновение или вечность. Мы сегодня постоянно оказываемся в подобной ситуации. Однако если культурная гарантия бессмертия обеспечивается технически, а не онтологически, то бессмертие отдельного человека зависит от бессмертия всего человечества. Египетские пирамиды строились так, чтобы их дальнейшее существование в качестве части земного ландшафта

не требовало никакой дополнительной заботы. Другими словами, они не нуждались в последующем существовании человечества — ни детей, ни внуков, ни коллективных воспоминаний. В этом заключается главный источник притягательности египетских пирамид: они демонстрируют наблюдателям, что не нуждаются в них — как небо, горы или океан не нуждаются в дальнейшем существовании человечества. В этом отношении Древний Египет превосходит почти все культуры после него, которые в гораздо большей степени зависят от заботы и попечения со стороны будущих поколений. Книги, картины, фотографии и фильмы — менее надежные носители индивидуальной ка, чем даже греческие и римские скульптуры. Но современный интернет полностью зависит от электроснабжения, которое, в свою очередь, зависит от человечества как стабильного источника возобновляемой энергии.

Проблема современной ка — не только в недостаточно надежном материальном обеспечении. Публичный труп древнего египтянина сохранял целостность и занимал уникальное место — гробницу или пирамиду. Современные публичные трупы фрагментированы и рассредоточены. Наследие художника, как правило, распределено по разным собраниям и музеям, а тексты писателя — по разным архивам. В последнее время децентрация индивидуальной ка достигла крайней степени благодаря интернету. Вбивая то или иное имя в поисковую строку, мы получаем тысячи ссылок, так что невозможно пройти по всем, чтобы сформировать полный образ человека, носящего это имя. Пользователь, равно как и всё человечество, понятое как сообщество пользователей, выступает здесь наподобие Исиды, которая пыталась собрать все фрагменты тела Осириса. Как известно, даже Исида потерпела при этом неудачу и заменила настоящий пенис Осириса на искусственный, инициировав тем самым череду симулякров, фейковых новостей и ложных идентичностей, которые по сей день наводняют человеческую коммуникацию. Можно, конечно, надеяться, что коллективный разум человечества будет более успешен, чем Исида. Но эта надежда лишь показывает, что время нашей загробной жизни зависит от наших детей и внуков более, чем от способности отдельного человека создать публичный труп, существование которого будет независимо от человеческой заботы.

Снова выясняется, что мой публичный образ с самого начала мне не принадлежит — не является частью моего мира. Он принадлежит другим — является частью их мира. Любоваться собственным образом означает ценить мир других больше своего, ставить взгляд другого выше своего взгляда. Другими словами, это означает практиковать самоопустошение, кеносис, с целью стать чистой формой в мире других. Бентам попал в самую точку, когда назвал свой посмертный образ «Автоиконой». Христианская икона представляет собой визуальную форму невидимого. Тело Христа есть лишь инкарнация, если угодно — симулякр невидимого Бога. Мы можем принять эту инкарнацию как «реальную» только в акте веры, поскольку у нас нет возможности сравнить видимое с невидимым и тем самым установить, соответствует ли икона подлинному образу Бога или нет. Но я также невидим для самого себя и, следовательно, не могу быть уверен, что мое селфи действительно представляет «меня». Это селфи навсегда остается автоиконой, которую я могу признать как «свой образ» только в акте веры. Иначе говоря, я могу присоединиться к человечеству только в акте веры, перепрыгнув онтологический разрыв, разделяющий мой взгляд и взгляд других.

Итак, наше нарциссическое желание по-прежнему опирается на своеобразную религию, даже если это религия человечества. Такая религия была предложена Огюстом Контом в книге Система позитивной политики, или Трактат по социологии, устанавливающий религию Человечества (1851). По словам Конта, религия человечества может рассматриваться как единственно истинная, поскольку предполагает почитание чего-то бесспорно существующего. А действительно существует только человечество, потому что отдельный человек является человеком только в качестве его части. Но если реальное существование человечества здесь и сейчас представляет собой факт, то его существование в будущем есть предмет веры, социального мифа. Социальный миф, или светская религия, необходимы для нашей деятельности, ведь если мы не верим в то, что человечество продолжит свое существование, все наши планы и проекты лишаются горизонта осуществимости. Между тем эта вера покоится не на фактах, а лишь на социальном чувстве. Согласно Конту, человеческое общество в конечном счете основывается на гравитации, которая удерживает людей вместе на одном и том же месте земной поверхности [39] . Однако силы гравитации не могут предотвратить космическую катастрофу, способную уничтожить всё человечество. Прогнозирование такой возможности, говорит Конт, делает религию человечества еще более интенсивной — и поэтому, так сказать, более религиозной. Мы знаем, что после нашей смерти останется труп, который распадется и растворится в земле. Но мы можем также ожидать, что наш скелет будет сохранять свою форму весьма долгое время — и без всякого человеческого вмешательства и заботы. Наши публичные трупы напоминают нам скелеты: они тоже кажутся более устойчивыми, чем наша плоть. Но они подвергаются гораздо более серьезной опасности исчезновения: памятники могут быть снесены и разрушены, книги выброшены и даже сожжены, а дигитальные души отключены. Но может случиться и так, что эти публичные трупы останутся нетронутыми — по той или иной причине или по чистой случайности. В этом случае мы бы предпочли, чтобы наши трупы были оформлены в соответствии с нашим вкусом — так, чтобы мы могли смотреть на них с удовольствием, как Нарцисс смотрел на свое отражение в озере.

39

39. Comte A. System of Positive Polity: General View of Positivism and Introductory Principles / trans. J.H. Bridges. London: Longmans, Green and Co., 1875. P. 408f.