Шрифт:
Boris Groys
Becoming an Artwork
polity
Борис Гройс
Апология Нарцисса
Ad Marginem
1
Наша культура часто описывается как нарциссическая. И довольно часто нарциссизм понимается как полная концентрация на себе и отсутствие интереса к другим, то есть к обществу. Однако мифического Нарцисса не интересовали погоня за собственными желаниями или созерцание своего внутреннего мира, его интересовал тот образ, который он предлагал миру. А образ нашего тела — внешний для нас. Мы не можем увидеть собственное лицо или тело в его целостности. Наши образы принадлежат другим — обществу, в котором мы живем. В момент, когда Нарцисс смотрит в озеро, он присоединяется к обществу, отказывается от своей «субъективной» точки зрения и впервые видит себя с внешней позиции — так, как видят его другие. Нарцисс очарован собственным отражением как «объективным»
Нарциссизм означает восприятие своего собственного тела как объекта, как одной из мирских вещей, подобной любой другой. В нашу пострелигиозную, секулярную эпоху люди рассматриваются уже не как вместилища духа, разума или души, а как живые тела. Но о теле можно рассуждать как минимум двумя разными способами. Тело может пониматься как живая плоть, выражающая себя посредством различных желаний: голода, жажды, сексуального желания, «космического чувства» и т. д. А разница между духом и плотью или мыслью и желанием не так велика, как часто думают. В первом случае мы переживаем очевидность благодаря решению математических задач; во втором случае мы переживаем интенсивность чувства. Но в обоих случаях мы остаемся в пределах нашего «внутреннего мира» субъективных чувств и мыслей.
Однако тело может раскрываться не только «изнутри», через плотские желания, но и исходя из внешней, социальной, публичной точки зрения. С этой точки зрения жизнь тела не выражается как энергия или желание, а устанавливается путем медицинского обследования. Нарциссическое желание есть желание присвоить эту публичную точку зрения на собственное тело — посмотреть на себя глазами других. Иначе говоря, это желание преодолеть разрыв между внутренним опытом тела как живой плоти и публичным ви?дением того же тела как конкретной вещи, одного из мирских объектов.
В нашей культуре объективация тела под взглядом других пользуется дурной репутацией, поскольку считается, что объект занимает более низкое положение в иерархии ценностей по сравнению с субъектом. Отсюда — знаменитая фраза Жан-Поля Сартра о том, что ад — это другие: их взгляд делает меня всего лишь объектом. Объект же по большей части понимается как инструмент; объективация человека означает, что другие теперь располагают им как инструментом. Однако Нарцисс не предлагает себя другим в какое-либо пользование, включая сексуальное. Так, он отвергает попытки нимфы Эхо соблазнить его. Его «нет» означает «нет», и бедная нимфа теряет собственное тело вследствие разочарования. Образ Нарцисса, отражающийся в озере, также нельзя никак использовать, на него можно только смотреть. И сам Нарцисс становится неотличим от своего отражения. Можно сказать, что его «внутренний мир» превращается в некое озеро без мыслей, без желаний и без тревог. За лицом Нарцисса ничего не скрыто: мы видим то, что видим. Он пожертвовал своим внутренним миром ради своего общедоступного внешнего образа. В момент, когда Нарцисс увидел свой образ в озере, он отверг все соблазны мира, все возможности и награды практической жизни в пользу чистого созерцания. В этом отношении разница между нарциссическим созерцанием собственного образа и платоническим созерцанием вечного божественного сияния не так уж велика.
И всё же между этими двумя сценами созерцания есть некоторое различие. В притче о пещере Платон описывает философа, который покидает пещеру человеческого общества и созерцает вечный свет в одиночестве, невидимый другими. В отличие от него, Нарцисс погружается в созерцание своего образа среди природы, потенциально видимый другими. Он похож на живого мертвеца: еще живой, но уже умерший, превративший себя в образ, сведенный к чистой форме. Это не означает, что Нарцисс предпочел смерть жизни. Он созерцает свое отражение в озере в состоянии самозабвения, которое уже не знает различия между жизнью и смертью. Нарцисс не желает смерти, но не желает и предотвратить ее приход. Нарциссизм противоположен самосохранению, заботе о себе. Он превращает тело в неживую форму, существующую только в глазах публики.
В своей статье о стадии зеркала Жак Лакан описывает встречу ребенка с его отражением в зеркале как досоциальное событие, «где Я оседает в своей первоначальной форме — прежде чем будет объективировано в диалектике идентификации с другим и прежде чем язык восстановит функционирование этого Я во всеобщем в качестве субъекта» [1] . Согласно Лакану, коммуникация с другими начинается с языка. Однако это понимание образа себя как досоциального и докоммуникативного представляет собой результат определенного режима коммуникации, который господствовал до появления современной визуальной культуры, и в частности интернета. Сегодня дети способны создавать и распространять свои селфи до того, как они начинают говорить. Со стороны публики возможны две реакции на эти селфи: лайк и дизлайк.
1
1.
Образ Нарцисса в озере — это ранняя форма селфи. Как член греческого культурного сообщества, Нарцисс должен был понимать, что разделяет с другими греками общий эстетический вкус. Мы не можем нравиться себе, если не предполагаем, что мы нравимся обществу, частью которого мы являемся. Но значит ли это, что Нарцисс нравился себе и греческому обществу, потому что он имел это конкретное тело или, по словам Лакана, это конкретное Я? Конечно нет. Он нравился, потому что он был красив. Но красота не является некоей индивидуальной или вообще человеческой характеристикой. Красота трансгуманистична. Недаром после смерти Нарцисс возродился в виде цветка. Цветок имеет другое химическое и биологическое строение, нежели человеческое тело, и единственная общая черта, позволяющая нам сравнивать Нарцисса с цветком, заключается в том, что оба они красивы. А быть красивым — значит быть чистой формой, не вызывающей подозрений, что позади нее кроется какое-то темное, невидимое пространство, — иначе говоря, не иметь никакого Я.
Действительно, человеческие тела служат не только для опознания и идентификации людей в публичном пространстве, но выполняют также функцию сокрытия и защиты их «внутреннего мира» — желаний, мыслей и планов — от чужих глаз. Человеческое тело образует темное пространство плоти, изолированное от пространства публичной видимости и идентификации. Для общества это темное пространство служит объектом подозрений и тревоги. Это то, что мы называем «душой» или «субъективностью». Субъективность есть не что иное, как возможность скрывать и обманывать. Глядя нам в лицо, другие не могут с определенностью «читать в нем», не могут быть уверенными в том, что оно выражает наши мысли и чувства. Любое лицо до некоторой степени непроницаемо. Другие лишены непосредственного доступа к тому, о чем мы думаем и что чувствуем, и в результате мы оказываемся под крайне неприятным социальным давлением. Ожидается, что мы себя объясним, но процесс объяснения бесконечен. Нарцисс весьма впечатляющим образом пожертвовал своими интересами и желаниями, чтобы стать свободной от подозрений чистой формой, чтобы опустошить эту форму, лишив ее «содержания», души, темного «внутреннего мира». Нарцисс преодолевает разрыв между своей плотью и своей публичной формой не только путем созерцания отражения своего тела, которое доступно любому, но и путем демонстрации аскетической сосредоточенности на процессе созерцания. Внешний наблюдатель уже не может предположить существование лжи, притворства и стратегического расчета, скрытых за поверхностью этого тела. Экстатическое тело созерцания предлагает образ полностью социализированного, открытого и беззащитного Я.
В христианской традиции этот акт самоопустошения называется «кеносис», а его совершенным образом служит образ распятого Христа. Христос оказывается чистым образом, поскольку мы верим, что Он полностью освободился от «субъективных» желаний и интересов. Как же нам отличить Христа от Нарцисса? Как отличить жертву во имя тотальной самосоциализации и жертву во имя самообожествления? Человеческому взгляду не дано разглядеть эту разницу — только божественному. Но если Бог мертв, остается лишь желание вызывать восхищение у других, у общества. И Христос, и Нарцисс стали суперзвездами. В прошлом, когда шла речь о Другом, имелся в виду Бог или, возможно, Сатана, поскольку они обладают способностью видеть сквозь наши тела и опознавать наши души как праведные или грешные. Но сейчас Другой стал другими — обществом, которое видит только наши тела, но не души. Этическую позицию сменила позиция эстетическая и эротическая. Общество интересует не наша душа, а наш публичный образ. Современная цивилизация действительно нарциссична, так как она ценит лишь кеносис ради публичного образа — публичного признания и уважения.
В своем лекционном курсе, прочитанном в парижской Высшей школе социальных наук в 1933–1939 годах, Александр Кожев говорит о желании признания другими как желании антропогенном: благодаря ему люди становятся людьми. По Кожеву, можно говорить о желании первого и второго порядка. Желание первого порядка сигнализирует нам о нашем пребывании в мире. Это полностью переворачивает привычное понимание слова «желание». Согласно обычной интерпретации желание привязывает нас к мирским вещам. Поэтому со времен Платона философия и религия старались изолировать человеческую душу от телесных желаний и направить ее на созерцания вечных идей или Бога. Однако в настоящее время нас связывают с миром не столько желания, сколько наука. Современное созерцание — это научное созерцание мира и повседневное созерцание медиа, а не Идеи или Бога. Следовательно, в нашем случае путь к самосознанию открывает не отказ от желаний, а, напротив, их появление. Кожев пишет: