Апология памяти
Шрифт:
И тогда, что совершенно закономерно, вперед вновь вырвался Иосиф Кобзон — со своей беспредельной работоспособностью, неуемным стремлением подчинить себе все существующие песенные жанры и неодолимой жаждой заполнить собой весь эстрадный мир. Такой уж у него характер — быть вторым ему никак не по нутру. Конечно, жизнь есть жизнь, приходилось и ему порой бывать на вторых и на третьих местах, но аутсайдером, замыкающим Кобзона представить просто невозможно! Даже теперь ни у кого не повернется язык сказать, что «Иосифа нет», что «Иосиф иссяк», «испелся» и так далее. Он, зрелый уже человек, достигший феерических высот в профессии и завершивший, казалось бы, свою песенную карьеру, даст сто очков вперед любому, кто посмеет усомниться в его безусловном лидерстве в пределах жанра.
И вот с такой феноменальной личностью свела меня судьба летом 1970 года в Тамбове на фестивале «Мелодии друзей», где нам с Иосифом Кобзоном довелось выступать на одной концертной площадке в сопровождении джаз-ансамбля из оркестра Вадима Людвиковского. Причем Кобзон не был даже предварительно заявлен на афише как участник концерта. Его положение давало ему право пребывать в свободном полете, быть не связанным никакими обязательствами. Он выбирал
Что касается меня, я о подобном собственном репертуаре мог только мечтать. Ни одного хита типа «Не плачь, девчонка» или «Родительский дом» у меня тогда еще не было. Все песни доставались мне, так сказать, «с барского плеча». Таким образом, когда меня наконец представили Кобзону, я смотрел на него как на небожителя. В Москве мы уже встретились с ним в преддверии осени в Киноконцертном зале «Октябрь», где он выступал с оркестром Людвиковского. Надо было видеть, как Иосиф подкатил к служебному входу на своем шикарном «бьюике», пожалуй единственном тогда в Москве. А если еще учесть, что он дружил с Юрием Гагариным и вообще был коротко знаком практически со всеми сильными мира сего… Однако я набрался храбрости и обратился к нему с просьбой: «Иосиф, дело в том, что я хочу принять участие в Четвертом Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, который состоится в сентябре этого года. Но у меня серьезная проблема — нет такой ударной песни, с которой я мог бы рассчитывать на призовое место. Не поможете ли вы мне в этом вопросе?» Иосиф отвечает, как и подобает истинному олимпийцу: «Вы знаете, Лев, я как раз сейчас разучиваю очень хорошую песню Павла Аедоницкого на стихи Расула Гамзатова «Берегите друзей». Но вам она, как я вижу, сейчас гораздо нужнее. Так что, если хотите, берите ее и учите…» Мог бы так поступить человек мелочный, жадный, завистливый, опасающийся конкуренции? Да никогда в жизни! Так поступают либо люди очень добрые, либо очень щедрые, либо очень уверенные в своих силах. Мало того, Иосиф же рекомендовал Оскару Фельцману дать мне для исполнения на конкурсе его знаменитый балладный триптих на стихи Роберта Рождественского — «Балладу о красках», «Балладу о знамени» и «Огромное небо». Таким образом, во многом благодаря Иосифу у меня постепенно подобрался неплохой конкурсный репертуар, с которым я и выступил. Что касается песни «Берегите друзей», которая могла бы, я думаю, стать одним из украшений песенного репертуара Иосифа, она в итоге стала «моей» песней, которую я впоследствии исполнял довольно часто. Не знаю, что чувствовал в эти моменты Иосиф, принимавший участие в тех же концертах, но мне было бы, честно скажу, не по себе, если бы кто-то «параллельно» со мной вздумал бы взять на вооружение какой-либо из моих хитов, такой, скажем, как «Родительский дом». Также с легкой руки Иосифа мне досталась добавившая мне немало популярности песня Павла Аедоницкого на стихи Юрия Визбора «Я вас люблю, столица».
Но жизнь есть жизнь, и судьба нередко сталкивает между собой даже тех, кто желает друг другу только добра. Так в принципе случилось и с нами. После того как я, по сути, выиграл конкурс артистов эстрады, разделив на нем второе место с «Песнярами» и «Диэло» (первая премия тогда не присуждалась вообще), я стал участвовать в международных песенных фестивалях. И вот в 1972 году мне предложили поехать на конкурс в Сопот. Для этого, как я уже не раз рассказывал, была выбрана песня Марка Фрадкина «За того парня», на которую, как я узнал чуть позже, очень рассчитывал в свое время Иосиф Кобзон. Мало того, он уже начал исполнять ее в своих концертах и даже записал на радио. А после того как я спел ее с потрясающим успехом в Сопоте, «За того парня» немедленно включили в «звездный» список телевизионного фестиваля «Песня года-72». И тут же возникла дилемма: кому там представлять песню — Лещенко или Кобзону? кто будет ее петь? В итоге мы пришли к совершенно невероятному, неслыханному в истории песенных конкурсов соглашению: первым эту песню будет петь Кобзон (в своей, естественно, трактовке), а буквально вслед за ним я — в своей! Можно себе представить изумление миллионов телезрителей, которым пришлось слушать дважды одну и ту же песню! Иосиф исполнял ее как своего рода сдержанную балладу в «гитарно-лирическом» плане, я же, напротив, нажимал на эмоциональность, вплоть до ее «пикового» выплеска на коде: «Все, что было не со мной, помню!» Сразу же скажу, что победителем в этом необычном соревновании не стал из нас никто, успех мы поделили поровну. И как ни удивительно, остались после всего этого добрыми друзьями! Не могу себе вообразить подобной ситуации ни с одним больше из своих коллег по песенной эстраде…
И дело ведь тут было не только в решении пресловутого вопроса: «Кому это петь?» Все обстояло гораздо сложнее. Это теперь, четверть века спустя, мы с Иосифом немного размежевались по части нашей с ним репертуарной политики. А в то время мы имели с ним в этом смысле достаточно много общего. Он — баритон, и я — баритон. Он — певец преимущественно лирико-гражданственного направления, и я — певец преимущественно лирико-гражданственного направления. По идее сам Бог как бы велел нам обоим то и дело сталкиваться лбами как при «добыче» репертуара (а это порой именно добыча, охота и все такое), так и при выходе с оным репертуаром на широкую
Помню, в том же памятном для меня 1972 году группу артистов, в которую, кроме нас с Иосифом, входили Галина Ненашева, Валерий Ободзинский, Александр Лифшиц и Александр Левенбук из «Радионяни» и множество других, не менее известных звезд эстрады, пригласили на проведение новогодней кампании в Ижевске. Лидером нашего представительного артистического коллектива является, безусловно, Иосиф. Все прекрасно знают, что Новый год нам доведется встречать, увы, не у себя дома, а в скромных апартаментах ижевской гостиницы. Понятно, что все с нетерпением ждут новогоднего вечера. Но у нас с Иосифом есть в этом отношении своя «маленькая тайна», то, о чем еще не знают другие: сразу же после боя Кремлевских курантов по телевидению начнется демонстрация невероятно популярной в то время передачи «Песня года», где мы с Кобзоном исполняем друг за другом одну и ту же песню. Как это выглядит в записи, со стороны? Все паши с ним помыслы сосредоточены на том, чтобы, не дай Бог, не опоздать в гостиницу к началу передачи. Но человек, как известно, предполагает, а Бог располагает. Так вышло, что наш вечерний предновогодний концерт 31 декабря не в меру затянулся и закончился только в половине двенадцатого ночи. Быстро переодеваемся, выбегаем в морозную иол-ночь, ждем автобус, который должен доставить нас в гостиницу. И где-то без пятнадцати двенадцать узнаем, что автобус сломался и придется добираться на своих двоих. Что делать? Двинулись пешком — впереди Иосиф, за ним все остальные. Времени — в обрез. Мы понимаем, что уже не успеваем не только к бою курантов, но и к началу «Песни года», что обидно вдвойне. И в этот момент, словно в сказке, издалека доносится веселый звон валдайских колокольчиков! Из-за поворота выезжает самая что ни на есть всамделишная русская тройка, влекущая за собой расписные сани с бородатым, закутанным в тулуп ямщиком! Мы бросаемся к нему:
— Старик, ты куда едешь?
— Да прямо, по центральной улице…
— Подбрось нас до гостиницы!
— Валяйте…
Мы заваливаемся в сани и ровно без трех минут двенадцать врываемся в гостиницу, летим в номер Иосифа и с последним ударом Кремлевских курантов успеваем открыть шампанское. И одновременно с его пенной струей на экране телевизора появляются заглавные титры «Песни года». Зрелище было что надо. При каких только обстоятельствах не доводилось мне встречать Новый год, но этот запомнился особо…
К слову, после того, как мы с Иосифом насладились созерцанием своих собственных персон на телеэкране, был у нас с ним разговор. Спорить мы не спорили, но каждый остался при своем мнении. Кобзон считал, что его трактовка «За того парня» более точная, так как это песня явно не героического, не пафосного плана. Я же исходил из того, что мне было необходимо исполнить эту песню с повышенной эмоциональностью — применительно к фестивальному звучанию. Ведь для подавляющего большинства как зрителей, так и членов жюри русский язык все же не является родным, и потому многие нюансы поэзии Рождественского могут оказаться просто-напросто данной публикой не воспринятыми. Отсюда и наш упор на повышенную эмоциональность, которая, как известно, свойственна всем людям и в переводе не нуждается. Как бы там ни было, мы с Иосифом по данному вопросу к «консенсусу» так и не пришли, но ничего страшного в этом, разумеется, нет. Обе трактовки этой песни — моя и Иосифа — живы до сих пор, и каждая из них имеет свою собственную аудиторию. На наших же с ним дружеских отношениях этот случай не отразился никак, о чем красноречиво говорит один эпизод, связанный с празднованием моего пятидесятилетнего юбилея в 1992 году. Когда Иосиф вышел на сцену со своим поздравлением, я сказал ему:
— А помнишь, как мы с тобой оба спели подряд одну и ту же песню?
Он улыбается:
— Конечно помню.
— Так, может быть, тряхнем сейчас стариной? Только теперь уже немножко по-другому — ты куплет, и я куплет…
На мой взгляд, получилось очень даже неплохо.
Но этот наш с Иосифом «баритональный дуэт» символизировал на самом деле нечто гораздо большее, чем демонстрацию дружеских чувств. Осмелюсь предположить, что мы тогда с ним, возможно, даже заложили фундамент одной весьма популярной нынче концертно-исполнительской традиции. Ведь что такое дуэт в его привычном, классическом понимании? Это когда двое певцов, как говорится, делятся на два голоса — первый и второй, исполняя каждый свою партию, свою вокальную строчку. То же самое происходит в классическом трио, квартете, квинтете и так далее. Цель этого разделения по голосам и партиям — добиться эффекта голосового аккорда, гармонического созвучия, которое, к примеру, производит такое необыкновенное впечатление при пении а капелла. Гораздо реже практикуется пение в унисон, когда практически одинаковые по характеру звучания голоса исполняют одну и ту же тему. Во всяком случае, на профессиональном уровне такое встречалось не часто. Однако, скажем, в народном искусстве такого рода унисон — обычное явление…
Не случайно, наверное, на мировой сцене появилось поразившее всех вокальное трио, состоящее из одних лишь теноров. Имена их говорят сами за себя — Лучано Паваротти, Пласидо Доминго, Хосе Каррерас. Поют они по-всякому: и по куплету одной и той же песни каждый, и в унисон, и каждый свой отдельный номер, но сути это не меняет — перед нами трио однотипных теноров. Результат же от такого не совсем обычного «голосового союза» — сногсшибательный. Что лишний раз доказывает, что в искусстве возможно все, лишь бы это делалось на высочайшем профессиональном уровне…