Апостол Папуа и другие гуманисты II. Зумбези

Розов Александр Александрович

Снова пауза. Николсон задумался. И Мерлин Йенз понимала, о чем. Сейчас спецагент сообразил, что она «в теме», и старался угадать: как именно она «в теме»? Какие у нее личные мотивы и психологические установки для того или иного участия в этом? Для логического угадывания у спецагента было слишком мало информации и времени. По существу, ему приходилось действовать интуитивно, на ощупь. И он сказал:

– Офицер Йенз, возможно, вы знаете, что многие считают капитана Ранстоуна как-то причастным к убийству одного активиста исламского антифашистского движения.

–

Спецагент, я не интересуюсь политикой и слухами. Для меня капитан, это капитан.

– Мэм, я понимаю, что вы хотите оградить вашего командира от неприятностей, но в данном случае вы оказываете ему плохую услугу. Чем дольше он уклоняется от этого разговора, тем сильнее обостряется ситуация, и тем большие проблемы у него будут.

– От какого разговора? – спросила она.

– От прямого разговора об обстоятельствах гибели активиста, - пояснил Николсон.

– Сэр, это меняет дело. Если австралийский полицейский дознаватель хочет допросить капитана Ранстоуна по криминальному случаю, то я немедленно разбужу его. Как мне представить дознавателя? Имя, департамент, должность?

– Мэм, это не совсем формальный допрос. Речь идет о требовании общественности.

– Но, сэр, я не могу разбудить капитана на основании того, что с ним желает говорить какая-то общественность, у которой нет имени. Я даже не смогу заполнить строчку в электронном вахтенном журнале, поскольку там есть обязательное поле: «имя».

Возникла очередная пауза. Мерлин Йенз была уверена, что Николсон сейчас открыл на ноутбуке ее персонал-файл и выясняет, кто она такая в плане биографии. Можно было предсказать его действия после того, как он узнает, что она до перехода в патруль была переговорщиком. Между тем на мостике Миа Пеккер привлекла ее внимание жестом, и показала на монитор радара. Самолет СДО Найтхарта приводился на востоке Добу, где размещено меганезийское подразделенея. Боцман Йенз кивнула - в смысле, приняла к сведенью. Прибытие СДО ничего не меняло в раскладе. Он мог бы повлиять на майора Буллбэка и спецагента Николсона только утром - через Канберру. Но к утру это станет неактуально. Любому профи было видно: ситуация на Добу решится в течение ночи, и вопрос лишь в том, как именно это произойдет. Конечно (рассуждала Йенз) это ясно и Николсону, так что сейчас он пойдет ва-банк: попробует достучаться до профи-этики переговорщиков. На его месте Йенз тоже попробовала бы это… Голос Николсона:

– Офицер Йенз, я хотел бы поговорить с вами, как с коллегой.

– С коллегой в прошедшем времени, - пунктуально уточнила она.

– Тем не менее, - сказал он, - вы понимаете то, чего не понимают другие, и вы знаете о сложности манипулирования террористами с целью спасения заложников.

– Допустим, и что с того? – спросила Йенз.

– Хрестоматийный случай, - сказал Николсон, - лидер террористов требует разговора с капитаном Ранстоуном, который рядом, на борту «Страйкапа». Что следует делать?

– Спецагент, вы сказали «требует разговора»?

– Да. Масум-Али Хусейн хочет спросить у Ранстоуна что-то об убийстве активиста.

– Спросить? А что, если ответ не устроит его, и он заявит: «Ранстоун, или вы придете в монастырь, или я начну резать монашек?». Какой у вас план на этот случай?

Снова

пауза. Затем Николсон произнес.

– Хусейн уже сейчас может заявить это.

– Да, Хусейн может, но Ранстоун не услышит этого. Мы поняли друг друга, не так ли?

– Значит, офицер Йенз, вы специально подстроили, чтобы Ранстоун ушел с мостика.

– Чушь, - невозмутимо отозвалась она.

– Конечно, - сказал он, - это недоказуемо. Но я знаю, вы знаете, и Ранстоун знает. Что подумает Ранстоун о себе, если монашки будут убиты из-за его уклонения? И главное, офицер Йенз, что он подумает о вас? Вы же обещали уладить это без него, не так ли?

– Я, - ответила Йенз, - обещала капитану то, что требует Устав Флота: замещать его по любым вопросам, на время его отсутствия. Вопрос с Хусейном, это не исключение.

– Это, - спросил спецагент, - намек, что вы хотите поговорить с террористами?

– Я не хочу, но я обязана по Уставу, и я готова это сделать.

– Но о чем вы можете говорить с Хусейном?

– Это мое дело. Теперь, спецагент, выбор за вами: или сказать «нет», или сказать, что с Хусейном сначала будет общаться вахтенный офицер сторожевика, и лишь после этого – капитан Ранстоун. Таковы, мол, правила. Вы же знаете этот переговорный финт.

…

Спецагент Николсон знал этот переговорный финт, так что пяти минут не прошло, как Масум-Али Хусейн вышел на связь. Как свойственно таким субъектам - нагло:

– Эй, это вы тот вахтенный офицер, который должен позвать капитана Ранстоуна?

– Вахтенный офицер Йенз, - представилась она, и спросила, - с кем я разговариваю?

– А вам что, не говорили? – удивился он, - Я Масум-Али Хусейн! И вы должны позвать капитана Ранстоуна.

– Я замещаю капитана Ранстоуна, - ответила она, - и поэтому вы, мистер Хусейн, будете говорить со мной.

– Слушай, глупая курица!
– возмутился лидер террористов, - У тебя есть минута, чтобы позвать Ранстоуна. Иначе я отрублю голову заложнику. Еще через минуту – второму!

– Превосходно!
– ответила Йенз, - Заложники закончатся меньше, чем за час. Тогда ты перестанешь интересовать власти Австралии, и спецназ будет отозван отсюда. Я пока запасусь попкорном, и погляжу, как авиация нези после этого превратит тебя, и твоих шахидов, в угольные граффити на руинах монастыря.

– Ты сумасшедшая! – воскликнул он.

– Брось ты, - отозвалась она, - ход моей мысли логичен. Есть ли у тебя что возразить?

– Эй ты! Сейчас я убью заложника!

– Да, Масум-Али, я слышала. Если у тебя нет ничего нового, то я иду за попкорном.

– Этого не может быть… - слегка озадаченно произнес он.

– Может, ты спишь? – иронично предположила она.

Лидер террористов не нашел, что ответить и просто прервал связь. Боцман Йенз тихо выдохнула, и откинулась в кресле.

– Это было круто, мэм! – воскликнула Миа Пеккер с искренним восхищением.

– Надеюсь, - ответила Йенз, - что я правильно провела эти переговоры.

– Я тоже надеюсь, - откликнулся стармех Геверт, глядя в бинокль на монастырь.

– Что там, Джевел? – спросила боцман.