Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Шрифт:
Теперь он был готов к встрече с Элеонорой Плесси, к их последней встрече. Но это подождет до завтра, сейчас есть дела поважнее.
Барер же ждать не собирался. Как только закончилось заседание, продолжавшееся до трех часов дня и не содержавшее никаких интересных дебатов, член Комитета общественного спасения помчался в Консьержери. Предстоящее свидание с Элеонорой занимало все его мысли. Он горел желанием ее увидеть и не мог освободиться от беспокойства в преддверии встречи с возлюбленной, привыкшей к роскоши и комфорту, после нескольких дней заключения. Впрочем, уже то, что она жива, принесло необыкновенное облегчение. Но главное,
Путь от Тюильри до Консьержери, занимавший обычно более четверти часа, Барер преодолел за десять минут.
– Вызови мне гражданку Плесси. Срочно, – скомандовал он привратнику, и на предложение проводить его в комнату для допросов, ответил: – Пятая свободна? Прекрасно, я знаю дорогу, – и уверенно зашагал по коридорам.
Не то чтобы Барер часто переступал порог главной политической тюрьмы республики, но пары визитов было достаточно, чтобы понять расположение камер и сориентироваться в лабиринте узких коридоров и лестниц этого пристанища полупокойников.
Войдя в холодную комнату, скудно освещенную даже в солнечный день, вся обстановка которой состояла из стола и двух стульев, Барер поежился. Не от сырости и запаха плесени, наполнявшего плохо отапливамое помещение, а от смешанного чувства тревоги и стыда, накрывшего его. Увидеть Элеонору в этой комнатенке, разговаривать с ней в стенах, которые на протяжении четырехсот лет были свидетелями лишь сухих допросов, показалось ему кощунством. Не проще ли было сперва освободить ее, а затем триумфально появиться в уютном особняке на острове Сен-Луи? Но нетерпение, владевшее Барером с тех пор, как Давид сообщил ему местонахождение Элеоноры, жаждало немедленного удовлетворения. К тому же, он надеялся принести ей утешение, пообещать, что не бросит ее, выступить в роли героя-освободителя.
Так и не сняв плаща, Барер расхаживал по пустой комнате, и звук его шагов гулко отражался от вековых стен. Услышав шум за дверью, он замер, однако вместо Элеоноры на пороге появился тюремщик.
– Заключенная Плесси доставлена, гражданин Барер, – отрапортовал он.
– Введи ее и подожди за дверью, – нервно проговорил Барер. Вот, сейчас! Он даже дышать перестал.
Элеонора, одетая в темное шерстяное платье, перехваченное на поясе белым шарфом, и в светлом чепце на голове, из-под которого выбивались непослушные светло-каштановые пряди, обрамлявшие лоб с двумя четко обозначившимися горизонтальными морщинками, появилась на пороге с игривой улыбкой на устах и тут же остановилась в недоумении, словно ожидала увидеть совсем другого человека. Захлопнувшаяся за ней дверь заставила ее вздрогнуть.
– Бертран?.. – настороженно спросила она и слегка покачала головой, словно не доверяя своему зрению.
– Боже мой, милая! – Барер бросился к ней и с силой заключил в объятья. Она не пошевелилась, лишь слегка отстранила голову, стараясь избежать поцелуя.
– Не так быстро, дорогой, – проговорила молодая женщина. – Сначала уведи меня отсюда, и немедленно.
Барер ослабил объятья и, взяв ее лицо в свои руки, посмотрел прямо в ее глаза.
– Обещаю, клянусь, что через каких-то три-четыре дня… – страстно начал он, но Элеонора со всей силой, на какую была способна, оттолкнула его.
– Три-четыре дня?! – закричала она. – Ты в своем уме?! За это время я или сойду с ума, или
Барер грустно улыбнулся ее наивности.
– Это не так просто, родная, – попытался урезонить он ее. – Я сделаю все возможное и даю тебе мое слово, что…
– Плевать мне на твое слово! – она набросилась на него, как тигрица на ягненка. – Ты обещал защищать меня, клялся, что со мной никогда ничего не случится. И что же? Заявляются трое членов какого-то драного революционного комитета, суют мне под нос приказ об аресте – и вот я здесь! А где ты? Где твоя хваленая защита? Мало того, что тебе понадобилось четыре дня, чтобы явиться сюда, так теперь тебе надо еще столько же, чтобы написать одну строчку?! Не делай из меня идиотку, Бертран! Мне слишком хорошо известно, что при желании тебе хватило бы минуты, чтобы вытащить меня отсюда. Только вот желания этого у тебя нет. Хотелось бы знать, почему?
Разговор пошел совсем не так, как того ожидал Барер. Впрочем, на что он рассчитывал? Что она кинется в его объятья после четырех дней заключения? Что согласится ждать еще столько же? Элеонора никогда не отличалась терпением, требуя всего немедленно и категорично. С какой стати она станет делать исключение, когда речь идет о ее свободе? Но у Барера были свои соображения. Его репутация – прежде всего! В том, что касалось освобождения из тюрьмы, не оставляя ни малейших следов своего участия, он был профессионалом. Только как объяснить это разъяренной женщине, разочарованной в своем любовнике, которого она считала всемогущим?
– Я пришел сразу же, как узнал, где тебя содержат, – проговорил он как можно спокойнее. – Я понятия не имею, почему и, главное, кто тебя арестовал. Если бы ты могла сказать мне, чья подпись была на приказе об аресте… – он замялся.
Она молчала.
– Ты видела приказ?
– Да, бланк Комитета общественного спасения. А подпись я не разобрала. Видишь ли, у меня едва хватило времени одеться. Эти мужланы буквально вытащили меня из постели.
В ее словах было столько желчи, что Барер опустил голову, не желая встречаться с враждебным взглядом возлюбленной.
– Я не мог знать, Элеонора, – извиняющимся тоном проговорил он. – Мне больно слышать, что ты пережила. Я отдал бы все на свете, чтобы этого никогда не случилось.
– В самом деле? – с вызовом спросила она. – Тогда чего же ты ждешь? Ты жалкий трус, Бертран! Ты даже не смеешь подписать приказ о моем освобождении!
– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – закричал он. – Я не могу поставить на кон свою репутацию ради… – он осекся, но слово было сказано.
Она замерла на мгновение, вскинула брови и спросила с убийственным спокойствием:
– Ради кого? Ради женщины сомнительной репутации? Вот, оказывается, что ты обо мне думаешь! Тогда позволь спросить, какого дьявола ты являлся ко мне чуть ли не каждую ночь? Это не порочило твою репутацию? Я видела, с какой легкостью ты освобождал моих друзей. И это никак не очернило твое доброе имя, – последние слова были произнесены с нескрываемой издевкой. – Так в чем же дело? Почему ты не можешь помочь мне?
– Мне нужно всего лишь несколько дней, чтобы твое освобождение прошло незамеченным. Но ты очень облегчила бы мою задачу и ускорила бы свое освобождение, рассказав, кому в Комитете общественного спасения понадобилось арестовывать тебя.