Апрель. Книга первая
Шрифт:
— А нужно дать им пустить сок, подвялить и только потом засушить.
— Ты их заваривать будешь, как чай?
— Ага, но зимой.
Водяник покачал головой, как делал его дедушка — и всем всегда непонятно было, одобряет старик Хлюпастый собеседника или осуждает.
Дзынь такая странная у себя дома! Будто дама из книжек. И говорит тихо, когда и почти торжественно, и ходит прямо, и даже глаз косить перестал. Дом у неё крохотный, с одной стороны — холм, с другой — большое дерево: укрывает кроной и дом, и половину дворика. С третьей стороны ручей. С чётвертой — непролазные кусты. Ежевика, тёрн. А за ними — овраг.
А
Больше всего водянику хотелось спросить, откуда у Дзынь такая картина? Он не решился.
— Через час гроза, — сказала Дзынь. — Пойдём, в траве поваляемся.
Высокая густая трава скрыла от них весь прочий мир, отделила даже друг от друга — только трава — и небо.
— Если испугаешься — протяни руку, — сказала ведьмучка. — Я рядом.
Вчера на закате Брэндли видел Небесную Страну. Большие дождевые тучи торопливо разлетались, освобождая запад. Небо несколько раз сменило цвет, словно отыграв увертюру, а затем… появились Острова. Они были очень далеко, Брэндли не сразу это понял, а когда понял — захватило дух. До них были тысячи вёрст, даже голова кружилась, как далеко! А видно всё было чётко-чётко. Небо стало как будто морем. Берега облаков-островов спадали в сияющие заливы отлогими серебристыми отмелями или обрывались тёмными кручами. На Островах были холмы и долины. А главный остров с самым большим холмом оказался увенчан, словно короной, дивным городом дворцов и башен. На склонах холма сказочной высоты деревья, как стражи-великаны вздымали над лесами свои белые кроны.
Теперь я всегда буду тосковать по Небесной Стране, подумал Брэндли.
Так хочется спать!
Только пытаешься раздвинуть занавесы — тяжёлые, цветные, в бессчётных узорах, — сны вспархивают с них и носятся пёстрой стайкой мотыльков. Если бы хватило сил вглядеться, увидел бы — рисунки на шторах, такие мелкие, что изучай их хоть в самую сильную линзу, прихотливым плетениям сюжетов и образов нет границ.
Я всё-таки открыл глаза. Вспомнил мотыльков. Настоящих. Вспомнил, как шагал по опушке леса, по краю балки. Цветочное море волнами запахов сводило с ума. То горячие, то прохладные; то свежие, то дурманные; сладкие и горькие, медовые и душно-пряные… Белая и жёлтая кашка, лиловый и розовый чабрец, серебристые облака ковыля, роскошная мальва, причудливо свитые в шарики пушистые нити незнакомых цветов — снизу их, как ладошки, обхватили два острых лепестка. И множество ярко-синих и алых звёздочек и колокольчиков…
Из-под ног при каждом шаге срываются и несутся трепещущим облачком жёлтые, сизые, синие мотыльки.
Как мои сны.
Здесь, на краю леса, встретил её… Сколько лет назад? Может, три, а может, и все пять? Нимо улетел один, куда-то на Север. Не признался даже мне, зачем. Улыбался загадочно. Это подарок будет, так надо. Так делали на Островах…
А я остался с Бродягами. И сразу сильно заскучал. Хорошо, Нимо хоть предупредил, что меня тоже без дела не оставят.
Мы прилетели в Долину Цветов в первый раз втроём на полуразбитом бурями плотике Бродяг. Древний Кивач и Филька остались
Шёл долго краем балки. Восточный ветер дул слева, нёс запахи трав из прохладного оврага и лугов за ним. Далеко-далеко я мог различить край неба со странными, синими, как лепестки колокольчиков, облаками. В те дни я уже почти не видел, брёл осторожно, опасаясь рытвин, кочек или колючих кустов.
Солнце жгло, а ветер летел сильный и ровный. Земли я не различал и, попав однажды в яркую, тугую волну запахов, словно перестал чувствовать твердь под ногами…
Я вздрогнул — как будто очутился на краю пропасти со своей старой чудесной летучкой. Прыгнуть и полететь… Кожа покрылась пупырышками, я погладил локти, колени, бёдра… вспоминая. Потом скинул одежду, бросил в траву.
Шёл, купаясь в щекочущих касаниях травинок, в запахах… Чудилось — бесконечно долго, но, наверно, не дольше четверти часа.
И был этот запах — прохладный, с иглами льда, пронзительный; и я обхватил плечи, но озноб схлынул почти мгновенно, я перестал чувствовать тепло и холод, воспринимал только ароматы и пушистую ласку травы, а тело растворилось и стало ветром.
А затем разом вспыхнули все краски.
И больше всего — зелёного и голубого, и первое, что я подумал — никогда не устану смотреть на небо и траву!
И я стоял и смотрел — долго. И вдруг испугался — волшебство кончится, а я так и не успею побегать. По-настоящему.
Я бежал. Я отвык бегать; один раз упал, запнувшись, но боль мгновенно ушла — я стряхнул её, точно муху с плеча.
Я захотел войти в лес и рассмотреть деревья. И тогда увидел…
Она улыбалась. Встала между двумя стройными деревцами, точно распахнула двери в лесной дом. Платье — из синих паутинок и искрящейся росы. Чуть прищуришься — кажется, смотришь на крошечную прогалинку в лесу, на которую выплеснулись ярким, озорным язычком васильки в сверкающих после дождя нитях.
Финетта — девочка из Долины Цветов.
Она улыбалась, разглядывая меня всего, а я, хоть и смутился отчаянно, не убежал, как будто знал уже, что именно Финетта разгадает тайну…
— Что с тобой? — спросила. — Ты как минуту назад родился!
— Глаза. Я же почти ничего не видел. Давно.
Она обошла меня, обхватила руками, прикоснулась ладонями к глазам. И вся оказалась прохладной и дышала какими-то лесными ароматами — может быть, цветущей липой…
— Тебе повезло. Это распустились фирелли. Очень редкие цветы. А я как раз шла на них посмотреть. Мы не собираем с них ни пыльцу, ни лепестки. В лепестках фирелли слишком нежная краска, а свойства пыльцы не сохранишь дольше часа или двух.
…Заскрипели снасти, корпус корабля вздохнул, как человек, потягивающийся после сна.
Просыпаюсь — и непривычно, что «Бабочку» веду не я. Столько раз мы засыпали и просыпались с ней вместе… В полёте чувствуешь такелаж так, словно это ты сам широко раскинул руки, то напряжённый, то расслабленный, купаясь в потоках ветра.
Сколько времени прошло, а случается, утром вместе с радостью окатывает прохладный страх. Что всё было не взаправду. Что он мне приснился… И дразню себя, не бегу на палубу сразу, и жду, чтобы напиться мелодиями, которыми корабль перекликается с ветром, с другим своим ветряным магом. Нимо…