Аптека Пеля
Шрифт:
Очнулся он оттого, что кто-то настойчиво тормошит его, стучит по плечу.
– Гражданин, просыпайтесь! – звал голос издалека. – База, подъем! – все настойчивее требовал голос.
Санек продрал глаза.
Приветливые полицейские, наши, родные в бейсболках и при дубинках окружили парня. Тот, что поплотнее, вежливо попросил предъявить документы. Да, с радостью! Гражданин засуетился, полез в карман.
– Заснул, извините, – утирая, висевшие на подбородке слюни, оправдывался, хлопая себя по карманам. – Устал. Работал. Вот.
Главный среди патрульных взял в руки паспорт, раскрыл и посветил
Осоловелый, все еще не пришедший в себя окончательно, он пытался нащупать скамейку, таращился по сторонам: дома на месте, деревья на месте, какие-то люди шастают в густых сумерках… но ощущение пустоты, безмолвной, давящей нарастало все отчетливее. И тут он понял, что бомбардир Василий Корчмин, отдыхавший напротив, исчез. А на его месте торчал, сверкая черными окнами, деревянный дом в три этажа. Да и все дома вокруг не подавали признаков жизни. Только над головой тускло светил четырехугольный фонарь с закопченными стеклами. Саня осторожно ощупал гладкие и холодные камни брусчатки, медленно поднялся и прислушался – вокруг могильная тишина. Сердце оборвалось и повисло на ниточке ужаса.
«Паспорт!» – мелькнуло в башке. Он обшарил карманы, оглядел мостовую, но очевидно менты исчезли с его орластым. – Да и на кой мне теперь доки? – подумал обреченно. – Дворнику предъявлять?»
Санек быстро шел, нет, почти бежал к дому, к своему затерянному в серой питерской ночи флигелю. Где-то глубоко в подсознании еле теплилась надежда, что там, откуда он вырвался днем, все встанет на свои места. Нужно только вернуться.
На углу Большого и Седьмой в первом этаже горел свет. За окнами мелькали люди. На освещенной фонарем вывеске искрилось «ТРАКТИРЪ ЗОЛОТОЙ ОЛЕНЬ». Возле стены громоздились, сложенные друг на друга плетеные кресла и столики.
Справа темнел сквер. Трамвайные рельсы блеснули под ногами, но никакого трамвая здесь еще утром не было!
Поворот, еще один! Простая и спасительная мысль – вот же дверь, а на ней металлический кружок электронного замка!
Оказавшись в квартире, Саня включил свет и бессильно заплакал. Его широкие плечи дрожали. Медленно дойдя до своей комнаты, он рухнул на кровать и сразу провалился в черную бездну. Но вскоре проснулся, что-то мешало дышать, будто на грудь ему положили кирпич. Он приподнял голову и увидел перед собой два огромных лиловых глаза, блестящих, впившихся в его подслеповатые со сна. Отмахнувшись от бесовских фонарей, как от наваждения, перевернулся на бок и облегченно вздохнул. Но сон уже не шел.
Летняя ночь быстро таял, как пломбир на блюдце. Предрассветная мгла заглядывала в окно. Кисейная занавеска вздрогнула от сквозняка. Щелкнул замок. Огромный кот прошмыгнул вдоль стены черной тенью и комната начала стремительно расширяться.
У стены замерцала белым кафелем печь. В углу вспыхнул
Саня стиснул зубы и зажмурился. Навязчивый кошмар измотал его, выжал насухо, будто центрифуга. Ни мыслей, ни эмоций. Он опустился на постель и замер, глядя в черноту перед собой.
Дверь скрипнула, кто-то быстро прошел по комнате и остановился рядом.
– Ну, здравствуй…
Глава четвертая
Едкий запах карболки ударил в нос. Парень открыл глаза. Перед ним стояла самоварная баба. Сквозь прозрачную рубаху проступали очертания ее пышного, крепкого тела. Распущенные по плечам волосы, отливали медью, луноликая, бледная, будто вымазанная сметаной, с запекшимся кровью ртом. Она глядела на квартиранта и глаза ее разгорались нечеловеческим лиловым огнем.
– Что же ты ко мне в кровать завалился. Нешто не видишь – я тута сплю. – И она бешено захохотала, сотрясая стены и выворачивая душу от ужаса. Но вдруг осеклась, протянула вперед руки. Его точно обожгло. Ладошки горчичниками легли на плечи. – Не бойся, потрогай меня…
Парень словно в гипнотическом сне поднял руки и положил их на бедра, приблизившейся почти вплотную бабы.
– Ну что чувствуешь? – спросила низким урчащим голосом. И Саня задрожал. Он не понял отчего, но дрожь все разрасталась. Зубы постукивали друг о дружку, а глаза были не в силах оторваться от ее пылающего взгляда. И тут на сундуке заворочались. Баба словно очнулась, кинулась к лежанке, выдернула из-под одеяла малыша в длинной рубашке и принялась ходить с ним по комнате взад-вперед, напевая что-то тоненько и нежно.
Точно в трансе он наблюдал за монотонными движениями, но плача ребенка не слышал, и когда баба, уложив дитя, обернулась, Санек отключился.
Солнце жарило физиономию, припекало, как блин на сковородке.
«Забыл опустить жалюзи», – подумал и подскочил на постели.
Вот же они – жалюзи. На подоконнике задергался мобильник, оповещая о принятом сообщении. Ровный звук работающего мотора доносился снизу. Выхлопными газами пахло аж до четвертого этажа и никакого навоза! На перекладине вешалки болтались небрежно брошенные джинсы и куртка. Саня еще раз осмотрел комнату, выглянул во двор и потер щетинистый подбородок. Вчерашний день уже казался ему болезненным кошмаром. Возможно, траванулся в супермаркете, когда пробовал колбасу, а потом еще и копченую рыбу. Он помнил, что пил какие-то таблетки… а после сутки бредил, лежа на икеевской койке.
Ломило поясницу, вроде вчера весь день один таскал гробы на кладбище. На кладбище! Матрица! Потихоньку память возвращалась и не несла с собой ничего приятного: его выгнали! Да и что-то хреновое случилось с ним вчера. То ли сон, то ли явь.
На полу в кухне валялись уже подсохшие тряпки, стоял таз с водой.
Саня подобрал стеклянную пробку от пузырька непонятно с чем и сунул в горлышко склянки, стоявшей на полке. Содержимое таза вылил в унитаз, присел на табурет и замер… на карнизе сидела тварь из его кошмара.