Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Расшитая, как серебром, сияньем, Ты схожа, ночь, с прекрасным одеяньем. О небо! Ты подобие реки, А эти звезды – словно пузырьки.

* * *

Сердце жаждет излиться в словах, но молчу неспроста: Безнадежность надежно мои оковала уста. Ты как молния, даже вблизи не сулящая влаги. Что же, если она вдалеке?… Горе мне, бедолаге!

* * *

Как очаг, пылает грудь, роднику глаза сродни. Хочешь,

пламени возьми, хочешь, влаги зачерпни. На тебя гляжу в упор, весь в мучительном жару. Сердце – на похоронах, взгляд – на свадебном пиру.

* * *

Судьба сражает всех своею палицей. С какой же стати о других печалиться Скорбеть о воронье презренном надо ли? Им только бы урвать кусочек падали. Пускай уходят – не в моем обычае Оплакивать утративших величие.

* * *

Благовониями умащаем одежды нередко, А в кармане хотя бы одна завалялась монетка. Все обширнее наши желанья – и все неуемней, Но судьбою назначенный срок приближается, помни! Руки смерти ко всем подбираются, хватки и цепки. Что такое мы, люди? Из глины кладбищенской елецки. Наша жизнь кратковечна, как молния сумрачной ночью: Вот сверкнула она, темноту разрывая на клочья, Озарила равнины и реки улыбкою бледной, Подмигнула лукаво – и тотчас пропала бесследно.

* * *

Прекрасную газель я звал во сне: «Приди! Отныне пастбище твое – в моей груди. Зачем стремишься ты к иному водопою, Когда потоки слез моих перед тобою?» Благоухание заполнило весь сад, И, уловив – еще сквозь сон – твой аромат, Я поспешил к тебе в передрассветной рани Незарастающей тропой воспоминаний. Увы! Нарушила ты глаз своих обет, И вместо сладости познал я горечь бед. Но, пусть обманутый, не затаив обиды, Я для тебя храню любовные касыды; И знай, что – если бы не соглядатай – сам Я передал бы их сейчас твоим губам.

* * *

Беспечальна мне стала с друзьями разлука. Убедился: от них лишь досада да скука. Много ль пищи нам надобно? Горстка одна. А излишняя влага нам только вредна. Нас любовью своею судьба не взыскала: Звери радостней нас, долговечнее скалы. Я гонимая лань, я в дороге весь день, И всю ночь я в пути, чуть приметная тень.

* * *

Задумчивый, сижу один в застолье В душе моей – ни радости, ни боли И лунному сиянию в ответ Лицо мое струит неяркий свет. Отныне ночь уже идет на убыль, А я ни разу кубка не пригубил: Пускай себе другие пьют вино - Меня ж от груди отняло оно.

АБУ-ЛЬ-АЛА АЛЬ-МААРРИ

* * *

Зачем надежд моих высокий свет погас И непроглядный мрак не покидает глаз? Быть может, позабыв, что людям сострадали, Вы, люди, вспомните слова моей печали. Ночь в траурном плаще, настигшая меня, По красоте своей равна рассвету дня. Пока вы рыщете по тропам вожделенья, Полярная звезда стоит в недоуменье. Воздать бы нам хвалу минувшим временам, Но времена свои хулить отрадней нам. Я пел, когда

луна была еще дитятей И тьма еще моих не слышала проклятий: «О негритянка-ночь, невеста в жемчугах!» И сон от глаз моих умчался второпях, Как, потревоженный призывною трубою, От сердца робкого покой в начале боя. А месяц блещущий в Плеяды был влюблен, Прощаясь, обнял их и удалился он. Звезда Полярная с другой звездой в соседстве Зажглась. И мне – друзья: «Мы тонем в бездне бедствий, И эти две звезды потонут в море тьмы, До нас им дела нет, и не спасемся мы». Канопус рдел, горя, как девушка земная, И сердце юноши напоминал, мерцая, И одинок он был, как витязь в грозный час Один среди врагов, и вспыхивал, как глаз Забывшего себя во гневе человека - Пылающий раек и пляшущее веко. Склонясь над раненым, стояли в небесах Дрожащий Сириус и Близнецы в слезах, А ноги витязя скользили на дороге, И далее не мог спешить храбрец безногий. Но стала ночь седеть, предвидя час разлук, И седину ее шафран подернул вдруг, И ранняя заря клинок метнула в Лиру, И та прощальный звон, клонясь, послала миру.

* * *

И заняли они мой дом, а я ушел оттуда, Они глазами хлопали, а я хлестал верблюда, Я и не думал их дразнить, но эти забияки У дома лаяли всю ночь, как на луну собаки.

* * *

Жизнью клянусь: мне уехавшие завещали Незаходящие звезды великой печали. И говорил я, пока эта ночь продолжалась: «Где седина долгожданного дня задержалась? Разве подрезаны крылья у звезд, что когда-то Так торопились на запад по зову заката?»

* * *

Приветствуй становище ради его обитателей, Рыдай из-за девы, а камни оплакивать – кстати ли? Красавицу Хинд испугала моя седина, Она, убегая, сказала мне так: «Я – луна; Уже на висках твоих утро забрезжило белое, А белое утро луну прогоняет несмелую». Но ты не луна, возвратись, а не то я умру, Ты – солнце, а солнце восходит всегда поутру!

* * *

О туча, ты любишь Зейнаб? Так постой, Пролейся дождем, я заплачу с тобой. Зейнаб, от меня ты проходишь вдали, Ресницы, как тучи, клоня до земли, Ты – праздник шатра, если ты под шатром, Кочевника свет, если едешь верхом. Звезда Скорпиона в груди у меня. Полярной звездой среди белого дня Стою, беспощадным копьем пригвожден, Твоими глазами в бою побежден. Я в помыслах тайных целую тебя, Души несвершенным грехом не губя; Никто не сулит воздаяния мне, За мной не следит соглядатай во сне; Во сне снарядил я в дорогу посла, С дороги он сбился, но весть мне была: «В походе откроется счастье глазам. Верблюдом ударь по зыбучим пескам, Хоть месяц – что коготь, хоть полночь – что лев, На сумрак ночной панади, осмелев!» Пустыня раскинулась передо мной, Волнуясь, как море, заросшее в зной. И в полдень очнувшийся хамелеон Взошел на минбар; был заикою он, И речь не слетала с его языка, Пока он не слышал подсказки сверчка. Устал мой верблюд джадилийский в пути, Не мог я людей ат-тандуба найти.