Арабские скакуны
Шрифт:
Чайник закипел. Я взял кружку и поставил перед Катькой. Да она и была йети, только слишком нормальной, чтобы в это поверить!
– Мне покрепче, - она подняла на меня свои бездонные глаза: там плескалось что-то горькое, тягостное.
– И пока не надо никакой еды, а то станет плохо. Только - хлеб, хлеба с солью...
– Ты могла обогатиться, - я налил ей побольше заварки.
– Торговля живым товаром хороший бизнес. У сутенеров большие деньги.
– Какое там! Кого они пасут? Нищих вафлерш, подстилок для дальнобойщиков! Сто, от
– То есть - ты всё-таки борец за справедливость?
– я долил заварку кипятком.
– Нет, я не борец, - она как-то по-деревенски взяла кружку в руки. Но договор должен оставаться договором. Я так и сказала. Ты бы видел, как они на меня смотрели, эти парни! Словно над ними разверзлись небеса! И послушались, послушались как миленькие!
– Ну, а деньги-то на что тратила?
– Одеял купила, матрасов, мыла, стирального порошку, концентратов пищевых, вялотекущим - черно-белый телевизор, - Катька смотрела, как я режу хлеб, смотрела взглядом очень голодного человека.
– Потом купила тушенки, потом посуду, наняла рабочих, они почистили сортиры, починили колодец. Печки подремонтировали...
– И почему теперь Кокшайск?
– я положил хлеб на тарелочку, поставил тарелочку перед ней, пододвинул солонку.
– Ешь, Катя, ешь!..
– А я была Его наместницей в центральном регионе. Когда Он приехал, приехал в первый раз, то я пришла на проповедь. Он проповедовал в областном центре, я туда ездила полотенца покупать и тапочки. И знаешь, вроде ничего особенного, а потом проняло. А тут выяснилось, что Он ждет разрешения на переезд в Кокшайск, где для него покупали землю под ферму, землю под теплицы, все-таки американский гражданин, так просто не получается, и что ему нужны люди тут, наместники, проводники его идей...
– Каких идей, Катя, о чем ты говоришь? Что за проповеди? Я ничего не понимаю. Он кто?
– Ну, Он твой сын, но не совсем твой. Мне Маша все объяснила, по телефону, потом письмо прислала. Я быстро въехала. Там все довольно просто...
Зазвонил телефон. Звонивший дождался сигнала автоответчика, выслушал сообщение, отключился. Там все довольно просто. Звучало неплохо. Мне стоило тоже поинтересоваться идеями, мне пора было обрастать идеями, я был совсем безыдейным. А потом - въезжать. Все въезжают, а я что? Я тоже хочу!
Тут позвонили в дверь.
– Ты кого-то ждешь?
– встревоженно спросила Катька.
– Нет, никого...
Она, обжигаясь и давясь, выпила чай залпом, запихнула в себя хлеб. Щеки ее раздулись, она сделала несколько жевательных движений, шумно проглотила комок, выдохнула:
– Я - мыться. Лежать в ванне, отмокать. Если что - я твоя сестра, нет, племянница, приехала из Кировограда,
– Понял, - кивнул я, - ты моя племянница, я твой дядя. Иди, деточка, ни о чем не беспокойся.
В дверь позвонили еще раз. Кто-то настойчивый. Я не люблю настойчивых. От них скулы сводит. Настойчивость - свойство людей туповатых, скучных. Добиваться своего - как это плоско!
В ванной зашумела вода, я подошел к двери, запихнул под вешалку Катькины рюкзак и сумку, посмотрел в глазок: какая-то девушка, как курица, одним глазом, смотрит на мою дверь, тянется к кнопке звонка, за нею - двое, у одного что-то габаритное на плече, другой с какой-то палкой. На бандитов непохоже, на привезших повестку людей с Лубянки тоже. Я открыл дверь.
– Здравствуйте!
– затараторила девушка.
– Телевидение, канал новостей, репортер Дарья Судоркина. Можно задать вам несколько вопросов?
У девушки в руках был микрофон, человек с палкой - на палке располагался яркий фонарь, начавший светить мне прямо в лицо, - был осветителем, с габаритным на плече - оператором, был еще четвертый, который стоял чуть поодаль, в наушниках, звуковик.
– Вопросов о чем?
Я сразу не захлопнул перед их носами дверь, это было ошибкой.
– Вы - отец того, кого объявили богом. Как вы себя ощущаете в такой роли?
– Что-что? Отец кого?
– Ваш сын погиб и был объявлен своими последователями богом. Вы знаете об этом?
– Нет, я об этом ничего не знаю. Может, вы ошиблись адресом?
– Мы никогда не ошибаемся адресом!
– веско сказал осветитель, и я понял, что в них все-таки есть что-то угрожающее.
– Мы имеем информацию, что вы собираетесь поехать в Кокшайск на похороны вашего сына. Вы думаете, туда отправятся и его последователи? Или только очень близкие люди? Возможны какие-либо акции ритуального характера?
– Я не знаю.
– А где его мать? По нашей информации, вы не были с ней официально зарегистрированы.
– Я не знаю.
– Нам можно войти?
– Я не... То есть - нет! Нет!
Я захлопнул дверь с такой силой, что посыпалась штукатурка. Девушка взвизгнула, осветитель громко выругался. Они тут же позвонили, я не открывал, тогда они начали звонить, не снимая пальца с звонка. Тогда я открыл стенной шкаф в прихожей, вытащил оттуда настоящую буковую дубинку американского полицейского, открыл дверь и замахнулся.
– Если вы не уберетесь, - заорал я прямо в направленную на меня камеру, - то я вас так отхреначу! Пошли вон, вон!
– после чего понял, что позвонили они второй раз потому, что дверью я прищемил шарфик корреспондентки. Закрыл дверь я уже спокойно, сотрудники канала новостей больше мне не досаждали.
Зато появились журналисты пишущие. Вокруг моей персоны что-то собиралось, то ли близились мои пятнадцать минут славы, то ли - позора, который, при ближайшем рассмотрении, её оборотная сторона.