Арарат
Шрифт:
Проводив Ашхен, Остужко, Грачика Саруханяна, которые вместе с несколькими незнакомыми Гарсевану бойцами должны были ночью вылететь в Мисхако, Гарсеван вышел из помещения штаба дивизии. Вернувшись на КП роты, он, словно после долгого отсутствия, крепко обнял Унана и Абдула.
— Получил уже задание? — весело спросил Унан.
— И какое!
— Когда двинемся?
— Подробности пока неизвестны.
— Ну, рассказывай то, что известно.
— Значит, так: два отделения, человек двадцать отборных бойцов… в тыл врага… Будут и другие такие же ударные отряды, но уж не знаю, из каких частей. А наша
— Так-таки говорили? — улыбнулся Унан.
— Да, да, ты не ухмыляйся. А здесь какие новости?
— Занятия прошли удачно. В обеденный перерыв пришли из штаба две девушки, Маруся и Лело. Раздали литературу, поговорили с бойцами. Скоро начнется концерт. Лело обещала спеть грузинские песни, — оказывается, она знает несколько песен Саят-Нова, обещала спеть их по-армянски.
— А Маруся что будет петь?
— Она говорит, что не умеет. «Не певунья я», говорит.
Гарсеван, после отъезда Ашхен чувствовавший себя покинутым и одиноким, немного ожил. Он что-то подсчитал на пальцах и заявил:
— Концерт будет продолжаться часа полтора. Я закончу проверку и подготовку к часу ночи. Два часа отдыха. Да, может, и удастся послушать.
— Прибыло пять человек из нового пополнения. Ваш заместитель сейчас беседует с ними. Вернулся из госпиталя Ара, — закончил свой доклад Унан.
— Ара? Вот это хорошо! Выздоровел, значит! А то Шогакат-майрик очень волновалась, тревожное было ее последнее письмо. Ну, а как лицо?
— Увидишь сам.
— Скажи там, чтобы вызвали его ко мне.
Через несколько минут пришел Ара, представился, как положено, командиру роты; получив разрешение Гарсевана, присел на обрубок, служивший им скамьей.
— Ну, как здоровье? — спросил Гарсеван.
— А я никогда не жаловался на здоровье. Раны были, зажили.
— Какие новости из Еревана?
— Я в Ереване не был. Лечился в бакинском госпитале.
— А отпуска тебе не дали?
— Дали.
— Так почему же ты не поехал в Ереван?! — с возмущением воскликнул Гарсеван.
При входе Ара он окинул его мимолетным взглядом, но сейчас попристальней вгляделся в его изрытое шрамами лицо. Да, сильно изменился Ара!
— Ну, говори, почему не поехал? — уже мягко и заботливо повторил он свой вопрос.
Не получив ответа, Гарсеван обменялся быстрым взглядом с Унаном, затем медленно и внушительно проговорил:
— Не ожидал я от тебя, Ара… Ты обязан был поехать в Ереван!
Ара опустил голову.
— Письма-то получал небось? И писала не только мать, но и Маргарит, не так ли?
— Да, писали.
— Я не хочу касаться твоих личных дел, но Маргарит пишет о тебе с такой же любовью. Иначе и не могло быть! Да, да! — воскликнул Гарсеван, видя, что Ара смущают эти его слова. — Все это так. А ты, уж не обижайся, показал себя человеком малодушным: не пожелал, видите ли, показаться с израненным лицом любимой девушке… А ты подумал о том, что оскорбляешь Маргарит и мучаешь мать? Да и чем ты лучше нас: ведь на войне со всяким может такое случиться! Что ж, прикажешь и нам избегать наших родных, если мы получим тяжелое ранение?
Ара не ждал такого сурового упрека. На его глазах показались слезы.
— Дурного же ты
Выйдя из землянки, Гарсеван встретил двух девушек в сопровождении бойца. Боец доложил, что Маруся и Лело прибыли из штаба дивизии.
16
Агаси — герой романа Хачатура Абовяна «Раны Армении».
— Надо бы почаще присылать таких славных девушек, — одобрительно сказал Гарсеван.
Хотя он спешил, однако приветливо обратился к Лело:
— Мне передавали, что вы хорошо поете?
— Да нет, я только так, для себя.
— Жаль, что я не смогу послушать вас — освобожусь не раньше часа ночи.
— Так мы должны вернуться только утром, — возразила Маруся.
— На рассвете меня уже не будет здесь. Я сказал, чтобы вам отвели мою землянку.
— Ну, вот и подождем вас до часа!
— За это спасибо! — воскликнул Гарсеван, пожимая руки девушкам.
Проходя мимо одной из землянок, Гарсеван услышал, как кто-то вполголоса напевал грустную песню. Он хотел было пройти мимо, но голос показался ему знакомым. Гарсеван прислушался: пел Михрдат, и что-то очень печальное. Вначале трудно было разобрать слова, но потом до его слуха дошли отдельные слова. «Сатеник»… «Габриэл»… «несчастный отец»… Михрдат пел, заменяя слова старинной песни своими собственными словами.
Гарсеван вошел в землянку.
— Ах, Михрдат, ты один?
— Прошу прошения, товарищ командир… — в смущении привстал с нар Михрдат. — Только что сменился с поста…
— Да ты садись, устал небось. Отдохни, а потом, может быть, пойдешь на концерт?
— Нет настроения!
— Не поддавайся горю, Михрдат: месть за Габриэла…
— Понимаю, товарищ командир… Я думал, что меня никто не слышит… А при парнях я горю моему воли не даю…
К часу ночи Гарсеван вернулся к себе в землянку. Он успел поговорить с каждым из бойцов в отдельности, подробно разъяснил задание, проверил оружие и боеприпасы, которые бойцы должны были взять с собой.
В землянке было душно, потому что Маруся занавесила единственное оконце и при свечке читала какую-то книжку.
— Ну как, кончили? — спросила она.
— Да, кончил, но где же Лело?
— А вон спит в углу, закрылась от света. Устала очень, не смогла дождаться вас.
— Зря не легли и вы.
— Садитесь, садитесь, подумаешь тоже, зря! Ведь вы на боевое задание идете… А я многих провожала, и они всегда с удачей возвращались. Думаю, что и вам принесу удачу. Вы знаете, я очень хотела поговорить с вами. Многое слышала о вас и об Ашхен. Расскажите, пожалуйста, как она вас выходила? Я читала об этом во фронтовой газете еще в прошлом году, но мне хотелось бы знать подробности…