Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник)
Шрифт:
Напрячь мышцы рук!
Вдохнуть поглубже!
Открыть глаза!
Карпано вскочил, повернул ключ в двери, открыл и увидел перед собой Бута.
— Привет! — сказал Бут. — Выспался?
Карпано молча сел за свой письменный стол. Не без налета иронии произнеся: «Ты позволишь, конечно?..»— Бут подошел к тыльной стороне массивного письменного стола Карпано, открыл нижний ящик и достал оттуда бутылку коньяку и рюмку.
— Выпьешь со мной?
— Нет.
Бут налил себе, с видом знатока подержал во рту первый глоток, покачал рюмку и выпил до дна. Затем
— Ты так сияешь, будто футбольная команда Брамме вышла во вторую бундеслигу, — сказал Карпано с некоторой враждебностью в голосе.
— Для этого у меня есть причины,—самодовольно ответил Бут. — Дело на мази. Корцелиусу и в голову не пришло усомниться в подлинности признания Блеквеля. А раз он поверил, поверит и Плаггенмейер. Он уже на пути в Брамме.
— Ничего не могу с собой поделать — премерзко я при этом выгляжу… — тихо проговорил Карпано.
— Если хочешь исповедаться, в тюрьме непременно найдется свободная исповедальня!
— От твоего цинизма меня иногда тошнит!
— А меня тошнит от твоей жалостливости!
Карпано поднялся, прошелся по комнате.
— О чем я жалею, так о том, что наши с тобой пути пересеклись. Не будь тебя, я бы…
— Выскажись, выскажись.
— A-а, что толку. — Карпано налил и себе рюмку коньяку, выпил залпом.
— Ты хочешь сказать: не встреться ты со мной, ты давно получил бы кафедру в университете. Знаю. Не становись в позу обиженного ребенка и не обвиняй меня в том, что не все устроилось так, как ты намечал. Подумаешь, кафедра! Стоит ли о ней мечтать, когда повсюду студенческие беспорядки. А вот когда ты станешь директором курортного центра…
— Курортный центр, курортный центр!.. Не могу больше слышать этих слов, — взорвался Карпано. — Великий Бут, который не жалеет сил и энергии для спасения любимого детища родного города! Вдобавок ко всему он подыскал на роль директора терапевта с громким именем. А то, что этому терапевту отнюдь не по душе такая должность, никто не догадывается.
— Как никто не догадывается о том, что у знаменитого терапевта рыльце в пушку, — с презрением в голосе проговорил Бут. — И не только из-за Коринны Фогес… Ты не забыл, как, несмотря на закон, запрещающий делать аборты, ты их делал? И очень недурно на этом зарабатывал. Раз у дамочек были денежки, почему бы им не раскошелиться?
— Это была моя ошибка, — начал было Карпано, но Бут снова перебил его:
— Может быть, это я ошибся, уговорив тебя остаться здесь. Согласен, руководствовался я эгоистическими побуждениями, но с другой стороны… Помнишь пословицу: как листок на ветру… Ты и есть листок на ветру — то тут, то там, и повсюду одинок и беспомощен. Брамме стал бы твоей опорой, твоей питательной средой, ты пустил бы здесь корни.
— Ты, наверное, и Плаггенмейера заставил отработать нанесенный тебе урон, чтобы он пустил здесь корни. Какое человеколюбие!
— К чему такая ирония? Я не знаю, что с ним произошло бы, окажись он во Франкфурте или Гамбурге.
— Зато мне известно, что с ним случилось после того, как он осел в Брамме! Сейчас, например,
— Потому что ты задавил его невесту.
— Да. И еще потому, что ты хозяйничаешь в городе как средневековый феодал!
— Лучше Бут, нежели хаос. Не смейся; я убежден, что когда-нибудь и в Федеративной Республике Германии победит социализм. Когда-нибудь — но не сегодня и не завтра! А до тех пор люди, подобные мне, будут незаменимыми, потому что в любом обществе должна иметься власть. Будь то власть жрецов, военной хунты, всесильной бюрократии, дворянства или предпринимателей.
— Я ни в коем случае не из левых. Воспитывался я в консервативных традициях католической семьи, но, когда я представляю себе власть, воплощением которой является Гюнтер Бут, у меня темнеет в глазах!
Неудивительно, что у этого Корцелиуса и этой Гунхильд появляется все больше сторонников.
— Крутой поворот в жизни доктора Ральфа Карпано, — ухмыльнулся Бут. — От консерватора до левого экстремиста!
Похоже было, что Карпано вот-вот бросится на Бута, но он только обошел вокруг своего письменного стола, тяжело опустился в кресло, оперся локтями о стол и закрыл лицо руками.
— Извини меня, я просто дошел до ручки, — с трудом проговорил он. — С какой стороны на это ни посмотри, девушку-то задавил я, и не очень-то легко взять и забыть о случившемся.
— Идиот! — Бут вскочил и начал трясти его за плечи. — Ты спас жизнь сотням людей, не говоря уже об истории с бетатроном. Забудь о Коринне Фогес, представь себе, что, несмотря на все свои усилия, умерла одна из твоих пациенток.
— Хорошо тебе говорить…
— И главное: кому польза, если ты очутишься в тюрьме? Будешь там клеить пакеты… А здесь, в курортном центре, ты каждый месяц будешь помогать десяткам людей. Разве это не перевешивает вдвое и втрое?
— Ты, пожалуй, прав…
— Итак, наш договор остается в силе: ты два года тянешь наверх мой центр, несмотря на любые трудности, а я позабочусь о том, чтобы Плаггенмейер сдался и убийцей девушки признали Блеквеля. Ему-то что… А его жене я открою кредит… мм… предположим на пятизначную сумму, это ее утешит. Ну так как, согласен?
— Да…
— Хорошо. Я возвращаюсь во двор гимназии и, как только Корцелиус вернется из Браке, все устрою. Для успокоения твоей совести обещаю помочь кое-чем и Плаггенмейеру, когда он предстанет в Браке перед судом.
— Да, хорошо бы было…
— Как только дадут отбой, я тебе сообщу. Там ты больше не понадобишься.
— Будем надеяться…
Во дворе гимназии имени Альберта Швейцера все та же атмосфера тоскливого ожидания — так болельщики в перерыве матча ждут начала второго тайма. Я занял свое привычное место за бруствером из мешков с песком и, подобно Кемене, Ланкенау, Ентчуреку, офицеру из ГСГ-9 и другим посвященным, смотрел в небо: не появится ли вертолет с Корцелиусом? Тогда этому кошмару будет положен конец…