Арена
Шрифт:
— Уходишь? — Макс стоял, прислонившись к косяку, на лице его, тонком, прозрачном, читалось отчаяние.
— Ну да, — сказал Снег, наваливаясь на вещи всей тяжестью, чтоб утрамбовывались. — Я это… за книгами попозже зайду.
— Я тебе в школу их принесу. И Маклахлана тоже, — в его голосе звучала такая тоска, будто ему надо уезжать на край света, где солнце только раз в году, хотя Макс тоже сразу понял, что Снегу здесь оставаться нельзя.
— Прости. Кексов не сготовили.
— А ты при чем? Это ты прости, — Макс стал ему помогать наваливаться на вещи.
— Она красивая.
— Кто?
— Твоя мама.
— Нет.
— Пипец, — в рюкзаке что-то хрустнуло, но вещи вдруг ушли вниз, и Снег быстро затянул завязки. — И что ты теперь будешь делать? Знакомиться?
Макс пожал плечами. «Она почему-то приняла меня за тебя, хотя вы похожи», — хотел сказать Снег, но не стал; Макс его проводил, точно Снег шел по замку в первый раз, много-много лестниц, много-много пустых комнат, где только эхо и тишина и привидения; «пока», — сказал Макс и закрыл за Снегом дверь.
— Он красивый, — вдруг раздался голос сзади. Макс оглянулся. Марианна стояла и смотрела на него, и улыбалась, она все еще была в пальто, держала в руках перчатки.
— Кто? — тупо спросил Макс.
— Твой друг. Снег? Какое странное имя.
— Его родители — хиппи, у них в семье всех так зовут: Облачко, Луг, Капелька, Снег…
— Как открытки с видами или сборник дешевых стихов.
— Гм, — Макс понял, что ему нехорошо, неуютно, словно укачало. Он вернулся на кухню, доделал кексы, попробовал первый — отрава, выкинул все в ведро; потом опять вышел в холл. Она все еще стояла и смотрела на дверь, в которую ушел Снег.
— Вы будете у нас жить?
— Да, — ответила она, — почему бы и нет, милый Макс? Ведь я родилась в этом замке. А ты нет.
— Я отнесу тогда ваши вещи в вашу комнату? Ваша — это ведь та, розовая? С клавесином?
— Да, — она удивилась. — Ты отнесешь мои вещи? И ты готовишь… В доме нет слуг? Она использует тебя вместо слуг?
— Господи-боже-мой, — произнес Макс слитно; так говорила бабушка, когда сильно раздражалась, вот и он тоже; но взял гигантский чемодан, отволок его наверх, по пути, который знал наизусть уже, поставил, она вошла в комнату следом.
— В комнате кто-то жил. Этот твой друг? Я не сержусь, ты ведь не мог предположить, что я приеду. Это хорошо даже, не придется дышать пылью. А как ты познакомился с ним?
— Мы учимся в одном классе.
— А, ты пригласил его на каникулы…
— Нет, у нас не каникулы, с чего вы взяли?
— Но ты же дома. В частных школах отпускают только на каникулы. Где ты учишься? В Англии?
— Нет, — Макс даже засмеялся — Джерри хихикнул. — Нет, я учусь здесь, в городке, внизу.
— О нет, — Марианна села в кресло у камина, опустила руки на колени, сжала их крепко, будто из них что-то пыталось убежать, упасть. — Тебе там нравится?
— Да, — сказал Макс. — Мне там нравится. Чаю хотите?
Она кивнула. Он спустился в кухню, согрел чаю, отнес сначала бабушке, потом Марианне — не стучался, не заходил, боялся: вот, начнут сейчас говорить, — просто оставил подносы, вернулся, сел у камина, налил чаю себе, и пил, и смотрел на огонь. Иногда Снег писал рок — обычные песни, на три минуты, радиоформат; кто-то ломает себе жизнь, чтобы написать хоть одну, а Снег делал их, как дети на пляже куличи из мокрого песка — поиграть; как пишешь дневник, для себя, никто ж не читает дневники как шедевр; заурядные дела и чувства;
Распорядок жизни он не поменял: встал рано утром, умылся, оделся — зелено-серая толстовка с надписью «Солдат мира», серые джинсы, серые кроссовки; покидал книги в рюкзак, пошел на кухню готовить блинчики с джемом. Через пару блинчиков услышал шорох пеньюара — понял, что не может угадать, бабушка это или мама; «мама», — подумал он впервые слово, словно новый латинский глагол, формы спряжения; оглянулся: это и вправду была Марианна; «привет», — сказала она тихо, робко, будто не в кухню зашла, а в комнату больного и только-только заснувшего после болей человека. «Здрасте», — ответил Макс и вернулся к своим блинчикам. Потом опять оглянулся: «хотите?» Она кивнула. Он поставил чай, положил на тарелку штук пять, полил абрикосовым джемом. «Или вы клубничный любите?» «нет, нет, все в порядке, выглядит очень аппетитно»; «блин, разговаривает как в кино, в сериале», — подумал Макс.
— В какой комнате ты живешь?
Макс посмотрел на время: он еще успевает отнести бабушке наверх завтрак и быстро-быстро сам поесть.
— В красной спальне, — ответил он.
— Это спальня для наследника престола.
— В этой стране — демократия.
— Да, я знаю, но ты сам выбрал, где жить?
— Нет, я там рос, в красной спальне.
— Мама решила, что ты этого достоин. Я бы не выдержала, там очень торжественно. А что ты делаешь? — Макс ставил завтрак на серебряный поднос.
— Бабушка ест в своей комнате; если честно, не считая вчерашнего дня, когда… когда вы приехали, она уже лет пять не выходила из своих комнат, — Макс взял поднос и пошел наверх. Поставил, и тут дверь открылась, будто бабушка прислушивалась; «доброе утро, бабушка»; она вместо приветствия больно схватила его за руку, втащила в гостиную. Шторы были закрыты, Макс рассмотрел только кипы журналов на полу, почувствовал резкий запах успокоительных капель.
— Бабушка, ты чего?
— Это ужасно, правда?
— Что?
— Она приехала.
— Я не знаю, — честно ответил он.
— Где она?
— На кухне.
— Что делает?
— Ест. Бабушка, отпусти, мне тоже надо поесть и в школу бежать.
— О, Макс, — она прислонилась к стене, и Макс подумал, что бабушка словно сняла маскарадную маску, с блестками и перьями. Лицо ее было усталым и растерянным, и еще — старым? — Иди в школу, заяц, давай, беги, передавай Снегу привет, попроси прощения за вчерашнее.
«Да уж, — подумал Макс, — орали они друг на друга, будто слова — вместо шпаг…» Макс даже вспоминать не хотел, потому что впервые за свою жизнь видел бабушку несдержанной. Он вернулся на кухню, Марианна по-прежнему сидела там, пила чай, как он: обхватывая кружку ладонями, будто греясь после прогулки на морозе; налил себе чаю и накидал блинчиков.