Аргентина: Крабат
Шрифт:
Н-на!!!
Сверху загудело. Неясный туманный день померк, подернувшись серой завесой. Что-то резко и зло ударило по каске. Хинтерштойсер все понял, но только и успел, что вжать бестолковую голову в плечи. И — рухнуло.
Братья-убийцы Холод и Лед не справились с дерзкими, и Огр кликнул из белого ада их сестричку — Лавину.
***
К подножию «Снежного Паука» прошли скальным траверсом. Не слишком сложным: зацеп, вполне приличных хапал, на скалах навалом, лед между ними крепок, только и вбивай крюки. Отдышались —
«Паук» был изумительно красив. Издали — просто белое пятно на склоне, вблизи же гладкая поверхность распадалась на полосы, змеившиеся во все стороны: вниз, к уже пройденной «Рампе», но больше вверх — к снежной шапке-вершине. Присмотришься: и вправду паучьи ноги — или раскрытая ладонь, мечта хироманта. По кривым лапам-трещинам можно подняться наверх. Узко, скользко, туман у самых глаз. Но — можно.
Огр-людоед это тоже знал и ударил наверняка. В трещине, больше похожей на щель, от лавины не спрятаться. Даже если устоишь на куцей полочке, вцепившись одной рукой в крюк, а другой в веревку, сверху непременно, просто по теории вероятности, чем-то припечатает. Каска? Она, конечно, выручит — но не от всего.
Андреас выстоял почти до конца, даже не зажмурился, контролируя намотанную на руку веревку. Выпустит — другу Тони крышка, улетит — не поймаешь. Камни били по плечам, по спине, каска уже не звенела — гудела, проснулась давняя боль в бедре, однако Хинтерштойсер держался, словно и сам стал частью горы. Но человек — не камень. И когда что-то ударило в висок, он успел присесть на холодный лед и навалиться на веревку уходящим от него телом. А больше Хинтерштойсер ничего не успел.
***
— Андреас! Андреас! Андреас!..
Он уходил туда, где ждали. Темная дорога широка и легка. Ни скал, ни льда-предателя. Под ногами что-то мягкое, похожее на сухой мох. Страх и боль позади. За безвидной долиной, устланной мхом и поникшей травой, его ожидало холодное пенное море, янтарный пирс и драккар на рейде. Путь горного стрелка двадцати трех лет от роду — от надежды до надежды, от привала до креста — близился к концу. Он помнил о друге Тони, оставшемся на так и не взятой Стене, о замечательной девушке Ингрид, о тех, кто ждал его в родном Берхтесгадене, но темная дорога стелилась, словно льняное полотенце, а вдалеке тонким краешком нездешней зари уже проступало свечение золотых щитов Валгаллы.
— Андреас! Андреас!..
Он разбивался в дым, и поднимался вновь, зная, что так и надо жить. Совесть чиста. Веревка выдержит, Тони не погибнет. А больше волноваться и не о чем. Воздух прозрачен и чист, словно на снежной вершине, мягкий податливый мох так и зовет сделать следующий шаг...
— Хинтерштойсер, стой! Не смей!..
Тьму сменил огонь. На Хелене, ведьме из детской сказки «Гензель и Гретель», не привычный белый костюм — туника светлого пламени. Только здесь, среди долины, которую проходят лишь один раз, Андреас понял, насколько прекрасна его женщина.
— Возвращайся! — Пламя, взметнувшись вверх, закрутилось беззвучным смерчем. — Потом, через много-много лет мы с твоим сыном встретим тебя на янтарном пирсе. Но не сейчас, Хинтерштойсер! Я переписала сценарий. Возвращайся!
Огненный смерч
— Ты чего там разлегся? — донеслось из поднебесья.
Он поглядел вокруг. Удивился. Привстал, придерживая прикипевшую к ладони веревку. Все в порядке? Вся в порядке! Болит, правда, но где именно, и не поймешь. То ли бедро, то ли рука, то ли голова-бестолковка. Дотронулся свободной рукой до виска, взглянул на кончики пальцев...
...И только тогда сообразил, что все-таки выпустил из ладони спасительный крюк. Но, вопреки неизбежному, не упал.
— Сейчас, Тони! Мне бы еще минутку. Перекурить!..
— Ну ты и лодырь!
7
Наглого вида сорванец — курточка не по росту, горное кепи по самые уши, подвернутые штанины поверх тренировочной обувки, тощий рюкзак за спиной — не спеша прошелся мимо сувенирного лотка, сунул вздернутый острый нос к гидам («Экскурсия в седловину Девы!») и, не приметив ничего интересного, столь же неторопливо направился к стоянке такси. На полпути оглянулся, скользнув взглядом по чисто вымытым окнам отеля. Показал язык — неведомо кому, не иначе от хорошего настроения.
Марек Шадов оторвал от глаз перламутровый бинокль-игрушку. Герда не ошиблась, мальчишка, выскользнувший из бокового входа «Могилы Скалолаза», никого не заинтересовал. Таких и без него хватало, и тех, что помогали гидам, и просто любопытных. Ближе к полудню толпа возле стеклянных дверей «Des Alpes» загустела, раздалась вширь. Слух о грядущем явлении Колченогого обежал окрестности. Некоторые захватили с собой складные стулья, кое-кто даже пытался приспособить подзорную трубу. К таким подходили люди в штатском и вежливо убеждали оптику убрать. Фотографов пускали, но предварительно просили показать аппарат.
Женщина в белой юбке и пиджаке нараспашку, к некоторому удивлению Марека, была уже на посту, прямо посреди Веранды, с кинокамерой наготове. Заметив его на балконе, махнула рукой.
— Вещи мне Ингрид оставила, целый рюкзак, — сообщила Герда, вертясь перед зеркалом. — Я кое-что перешила, пока портфелем была. Не всем же за сигаретами ходить! Чего ты удивляешься, Кай? Я и на машинке могу.
Уже возле самых дверей, убедившись, что коридорные «топтуны» в очередной раз свернули за угол, Марек поднял девочку на руки. Поцеловать не решился, просто прижал к груди.
— Не бойся, Кай! — сдавленно проговорила она. — И... И отпусти, задушишь!..
Дверь негромко хлопнула. Коровий хвост проскользнул в щелку.
Встретиться решили на железнодорожной станции, прямо на платформе, если дорогой случайно разминутся. Идти, пусть и в гору, не больше получаса. И таксисты от лишних франков не откажутся.
Мужчина поглядел на циферблат, легко щелкнул по стеклу ногтем.
Пора!
Портфель (все прочее уже в багажнике) — в левую руку, правую в карман, к черному мячику поближе. Если двое в штатском попытаются бросить косой взгляд, каучуковый шар ударит в стену. И никаких «Не двигайтесь!» Одному крупно не повезет, а со вторым ученик английского боцмана как-нибудь справится.