Аргентина: Крабат
Шрифт:
Пистолет смотрел Мареку в лицо. Гандрий поморщился.
— Связывать тебя нечем, придется глушить kao riba. Не вышибать же тебе коленную чашечку!
— Рдах!.. — внесла ясность пуля из «жилеточного браунинга», и гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер, выронив оружие, послушно завалился набок.
— В коленную чашечку! — отрапортовала Герда, выглядывая изза красного авто. — Вставай... папа.
Что оставалось делать? Только встать, отобрать у девочки пистолет, напомнив, что после выстрела ствол следует поднять вверх, а не наоборот. И отряхнуть брюки.
По поводу «папы» Кай, персонаж из детской сказки, предпочел не переспрашивать.
***
— И что прикажете с
Доктор Ватсон не нашелся с ответом.
Зеленый «Fiat Balilla» с серебряным мальчишкой на капоте затормозил как раз в тот момент, когда Отомар заканчивал перевязку. Коленная чашечка уцелела, однако бегать Гандрию не придется еще долго. Брат негромко стонал и ругался по-сорбски. Веронику усадили на заднее сиденье «Антилопы». Девушка пришла в себя, но молчала, не проронив ни слова. Герда, непривычно тихая, пристроилась рядом.
Майор Вансуммерен вышел из машины, осмотрелся по-хозяйски и подвел итог:
— Насвинячили!
12
Предвершинное поле встретило их густым снегом, завертело белой круговертью. Хинтерштойсер изо всех сил старался не терять из виду спину идущего впереди Курца. Склон оказался внезапно пологим, вполне по зубам «кошкам». Ни крюков, ни веревок, только шагай по диагонали направо, к скальному гребню. Шаг, еще шаг, еще...
Андреас шел и удивлялся, отчего из-под снега проступает не лед, а желтый прозрачный янтарь, почему он видит себя со стороны, и кто те, неведомые и незримые, что поддерживают его и отгоняют боль. Хинтерштойсер не видел черного гребня, но сквозь метель ему светили золотые щиты. Валгалла — совсем рядом, за близкой кромкой скал, а попадает ли он туда сейчас или через полвека, не так и важно.
Шаг, еще шаг...
Среди туманных гор, Среди холодных скал, Где на вершинах дремлют облака, На свете где-то есть Мой первый перевал, И мне его не позабыть никак.Андреас знал, что боль, которую чьи-то руки сдерживают, словно злого пса на сворке, вцепится в него сразу за гребнем, и он упадет, даже не успев прокричать «Ура!» Но пока еще можно было двигаться, преодолевая метр за метром, и Хинтерштойсер, морщась от налипшего снега, поднимался все выше и выше по Предвершинному Последнему полю.
Эйгер молчал, укрывшись снежной пеленой. Эти двое уже не в его власти.
Мы разбивались в дым, И поднимались вновь, И каждый верил: так и надо жить! Ведь первый перевал — Как первая любовь, А ей нельзя вовеки изменить.Странно, но с каждым шагом сил прибывало. Снег, правда, исчез, сменившись ярким золотым огнем. Пропал и дружище Тони, даже склон куда-то сгинул. Что вокруг? Небо? Бездна? Пучина? Не так и важно, его дело — идти, неспешно, шаг за шагом, храня остатки дыхания. Тело стало невесомым, а потом и вовсе перестало быть. Хинтерштойсер решил не удивляться. Есть ли он, нет ли, главное — вперед. Вперед —
...Шаг! Шаг! Еще шаг, еще!
Идет без лишних слов На смену яви — новь, На смену старым — новые года. Но первый перевал, Как первая любовь, Останется с тобою навсегда.Внезапно Андреас понял, что может бежать, прямо с «кошками» на ботинках. А если разогнаться немного — взлететь в золотой сияющий зенит. Почему бы и нет? Он уже и так выше птиц, выше облаков. Сейчас соберется с силами и...
— Сто-о-ой! Свалишься!..
Хинтерштойсер резко выдохнул, призывая явь. И она вернулась. Снег — перед лицом и под ногами, слева — неясный силуэт Тони Курца. И темные пятна — не впереди, а очень, очень далеко внизу.
— Ты куда? — удивился друг-приятель. — Дальше, Андреас, уже другая стена — Южная.
Хинтерштойсер стер с лица мокрую снежную кашу.
— То есть как, Южная? А Северная где?[92]
Глава 12, она же Эпилог
А. То, что было
1
Ильза Веспер рассталась с мужем в маленьком швейцарском городке Шатель-Сени-Дени за два часа до прихода французских войск[93]. То, что вторжение началось, стало ясно еще вечером, когда дорога на Лозанну оказалась намертво перекрыта бесконечной колонной идущих навстречу грузовиков с «пуалю» в серой походной форме. Рисковать не имело смысла, и Марек на ближайшем перекрестке повернул на север, где было еще тихо.
— Паспорт я уничтожил, Ильза. Отныне я голландец, уроженец славного города Батавии, что в Нидерландской Индии. Фамилия, правда, трудная, никак не запомню. Документы на машину новые, номера тоже. Ну и... Еще очки — и большие усы.
— Тебя ищет самая опасная банда в Европе, Марек. И будет искать еще долго, пока жив Бесноватый. Ты объявлен личным врагом Гитлера. Повтори это вслух — а потом попытайся осмыслить. Никакие усы не помогут, тебе нужно уезжать немедленно, куда-нибудь за океан, в Нидерландскую Индию. Ты теперь — носитель чумы, несчастный лабораторный кролик с отравленной кровью. Умрешь ты — умрем и мы с Гертрудой.
Переждать решили в первом же попавшемся городе, самом обычном, швейцарском, но с двусмысленно звучащим в такой момент французским названием. В придорожной гостинце нашлось два свободных номера, оба с единственной кроватью, но большего и не требовалось. Задремавшую еще в пути Герду уложили спать, а сами, наскоро перекусив в пустом ресторанчике, закрылись на ключ.
— Ильза! Я... Я спрячусь, затаюсь. В конце концов, здесь французы, а не вермахт!
— Марек, Марек! Прекрасная Франция тебе чрезвычайно признательна за возможность разделить Швейцарию с немцами. Репортеры, правда, уверяют, что войска перешли границу за час до того, как ты пристрелил Геббельса, а у Пакта Дельбоса-Риббентропа имеется тайный хвост о сферах влияния в Европе. Но тебе-то, Марек, легче не будет! В лучшем случае станешь мелкой разменной монетой. Вероятно, сразу немцам не отдадут, но чуть позже, под следующий договор... Можешь, конечно, попытать счастья у Муссолини. Итальянцы, по слухам, занимают Тичино, им тоже кусок положен... Нет, не советовала бы, Дуче перевяжет тебя ленточкой и пошлет в Берлин. Исчезай! Мне будет плохо без тебя, но... Исчезай!