Аргентина: Квентин

Валентинов Андрей

— Entrez! — вздохнул Уолтер, поправляя пиджак. Гость, немедленно последовав приглашению, быстро осмотрелся, шагнул к столу.

— А что у нас тут? Интересно, интересно… А здесь?

Последние слова он произнес уже возле окна, разглядывая висевшие на веревке мокрые простыни. Говорил по-английски, не слишком правильно, но понятно.

— Грязное белье? Это символично! Позвольте отрекомендоваться: Жермен де Синес, журналист. Да-да-да! Я именно ре-пор-тер. У меня сорок восемь псевдонимов, знакомства во всех крупных изданиях и агентствах, сюда же я прибыл, потому что издалека почуял запах. Повеяло, знаете, ветерком, тра-та-та-та-та…

Не

став уточнять, сунулся носом в газету, которую Перри попрежнему держал в руках.

— Что изучаем? Это все ерунда, надо читать мои статьи, мистер Перри! Да-да-да! Я пишу чистую правду, одну только правду.

— Вы мне и нужны, — рассудил молодой человек, пытаясь представить, налезет ли на столь выдающийся нос маска из блестящего металла. Жермен де Синес, многообещающе ухмыльнувшись, подался вперед и легко ткнул американца пальцем в грудь.

— Хороший пиджачок! Просто замечательный. Но я возьму больше, чем стоит ваш костюм, мистер Перри. Да-да-да! Зато получите именно то, что хотите. Могу все! Прославить, опозорить, заставить забыть, довести до петли и даже до, извините за откровенность, кульминации чувственного возбуждения. Трам-там-там. Там!.. Вам что нужно?

— Угадайте, — предложил Уолтер, прикидывая, того ли человека прислал ему портье. Носом точно во все щели тычет.

— У-га-дать? — репортер вновь улыбнулся, но на этот раз зловеще. — Сейчас мы поглядим, сейчас мы вас изучим… Ну-ка, покажитесь, симпатичный американский юноша!

В глаза смотреть не стал, просто скользнул взглядом.

— Итак, что хочет от самого, говорю это с гордостью, скандального журналиста Франции, мистер Уолтер Перри из Нью-Йорка? Так-так-так! Прорекламировать образцы товара из его чемодана с очень-очень интересными наклейками? Девальвировать франк? Закрыть фондовую биржу? Написать гадость про конкурента? Про даму, которая его отвергла? Может, наоборот, заманить даму в номер? Или заманить сюда, но не даму? Рассказать нашим читателям про франкофонов штата Луизиана? Нет-нет-нет, молодой человек определенно хочет странного.

Палец убрал, стер усмешку с лица.

— С вас возьму больше. Кого хотите спасти, юноша?

Уолтер окаменел. С трудом разлепил губы.

— Статья будет совсем о другом, мистер де Синес. Мне нужно четкое и аргументированное опровержение. А чего именно, мы сейчас с вами сочиним…

И не выдержал.

— Вам так важно знать?

Журналист взглянул без улыбки.

— Легче работать будет, мистер американец.

Портфель, папка, фотографии… Анна Фогель возле мотоцикла. Светлое платье, сумочка, в руках букетик астр.

Жермен де Синес подержал фото в руках, ничего не сказав, вернул.

Растянул рот до ушей.

— Значит, опровержение? Очень хорошо, даже ве-ли-ко-леп-но! Опровергнем! Распнем! Да-да-да! Они будут, словно лягушка. La Grenouille! Ква-ква-ква! Лягушка, только что побывавшая под катком.

— В яблочко, — согласился Перри, извлекая из портфеля газеты. — Именно что под катком.

* * *

На торжественное открытие «Лета древней Окситании» Уолтер Перри пошел так же, как ходил на службу. Побрился, привел костюм в порядок и приготовился честно потратить несколько часов ни на что. Французского не знал, а потому не имел возможности даже узнать, где находится загадочная Окситания и каковы там времена года. Доктор Ган помочь не мог, его место было в президиуме, среди самых знатных окситанцев.

Собрались в старом

соборе, чем-то похожем на тот, куда они заходили с Анной. К алтарю выскочил мэр — бойкий толстячок с трехцветным шарфом через брюхо, заулыбался, затараторил. Молодой человек решил подремать, вспомнив армейский опыт, но трехцветный быстро исчез, уступив место детскому хору. Ярко одетые малыши, выстроившись в ряд, терпеливо переждали аплодисменты. Запели.

Уолтер Квентин понял, что попал именно туда, куда нужно.

О чем пела детвора, никто не объяснял, да это и не было нужно. Перри просто слушал, чувствуя всей кожей, как истончается вокруг него Время. Массивные каменные стены таяли, уступая место мерцающему золотистому туману, тяжелый свод затягивало облаками, и сквозь нестойкое покрывало реальности начинало проступать что-то совсем иное.

Лишь однажды его дернуло, когда звонкими колокольцами зазвенели незнакомые, но очень узнаваемые слова.

Miserere mei Deus Secundum magnam Misericordiam tuam Et secundum multitudinem…

Кирия… Именно это пели сестры-послушницы в монастыре на маленьком греческом острове. Miserere mei Deus — помилуй меня, Господи!..

После перерыва начались доклады, и бывший сержант честно смежил веки. Ненадолго — третьим выступал доктор Ган, к счастью, на вполне понятном немецком, заставив трудиться девушку-переводчицу. Говорил без всякой бумажки, горячо, увлеченно. О беспощадном Времени, о Памяти, связывающей долгий ряд людских поколений, о том, что все труды ученых — всего лишь попытка ответить на вечный вопрос: Откуда мы? Кто? И куда идем?

Уолтер ждал, что доктор помянет Грааль, но этого не случилось.

Секция начинала работать ближе к вечеру, доктора Гана утащили коллеги, и молодой человек, выйдя из собора, решил пойти куда глаза глядят. Посмотрел прямо перед собой — и увидел гору.

— Добрый день, альтесс! — вежливо поздоровался господин Михель Вениг, не забыв приподнять котелок. — Прошу пройти со мной.

* * *

…Богатый двухэтажный особняк, бронзовые витые решетки на окнах, золоченый герб, скучные лица ливрейных, лестница под красным ковром, портреты в тяжелых рамах.

— Граф разрешил воспользоваться его гостиной, — не слишком внятно пояснил Котелок. — Это не займет много времени, альтесс.

В гостиную вела высокая двустворчатая дверь. Очередной лакей, седой бровастый старик, приоткрыл одну из створок.

— Добрый день! — сказал молодой человек, переступая порог. Подумал и добавил для верности:

— Bonjour!

— Уже виделись, господин Перри, — прозвучало из глубины. — Проходите к столу.

Ингрид Зубная Щетка вновь поменяла наряд. Платье на этот раз было белым, камни — красными. Стол же оказался совершенно пуст, за исключением черной кожаной папки, лежавшей на самом краю.

Стул для Уолтера был отодвинут заранее. Он — на одном конце скатерти, баронесса — на противоположном, словно две команды на стадионе. Котелок садиться не стал, устроившись как раз посередине, для чего пришлось отодвинуть в сторону пару стульев.