Аргентинец поневоле 2
Шрифт:
Сама крепость была возведена еще во времена испанских конкистадоров. Строения словно вросли в землю. Необожженные саманные кирпичи от времени стали настолько рыхлыми, что казалось капни на такой блок водой и он растает, словно кусок сахара.
Фасад главного укрепления зачем-то украшали романтичные балкончики — в точности такие же, как где-нибудь в Севилье, и все же в целом здание производило мрачное впечатление — толстые стены, все окна забраны тяжелыми решетками. Сам этот стратегический укрепленный пункт был больше похож на какой-то подозрительный притон или, в лучшем случае, ночлежку
Захолустное, забытое Господом и начальством место. Отрезанное от всего мира. Маленький островок посреди безбрежного индейского моря. Расположенный слишком далеко от основного массива аргентинских земель. Здесь почему-то вспоминается основанный испанцами форт на входе в Магелланов пролив. Форт, быстро прозванный его обитателями Фортом Голода. Тогда все колонисты, королевская рвань, быстро погибли в тех проклятых землях.
Здесь же залив и дельту реки окружали уныло-однообразные плавни, по которым из конца в конец перекатывались волны колеблющегося ветром камыша. Далее, куда не бросишь взгляд, лежала голая, мертвенно-молчаливая степь. Ничего яркого, живого, там не слышно ни единого звука, точно все умерло и застыло в своем мертвенном покое…
Гарнизон в этих забытых богом местах, полных специфическими особенностями пограничной жизни, много лет прожил без всякого снабжения извне и пребывал не в лучшей своей форме. К счастью, в пампе сейчас, при обилии зверья и стад одичавшей скотины, трудно кому-нибудь остаться голодным.
В эту эпоху крупного рогатого скота было видимо-невидимо, одичавшие животные бродили огромными стадами, насчитывающими иногда по несколько тысяч голов. Когда они шли, ничто не могло остановить их: горы, долины, реки, они неукротимой лавиной проходили через все, не признавая никакой другой дороги, кроме прямой.
К тому же, солдаты сетями ловили рыбу в реке. А так как с учетом матросов их здесь во время блокады собралось более трех сотен мужчин, то никаких индейцев они такой толпой не боялись. Никто из туземцев в последние несколько лет не мог поить скот в низовьях Рио-Негро в паре часов пути от крепости. Солдаты и матросы, ради потехи, стреляли не только в мужчин, но даже в женщин и детей. Мало интересуясь «мирные» они или «не мирные».
Так, про одного бойкого сержанта, Панчо, рассказывали, что он, охотясь словно кот за мышами, оборудовал себе лежку, выпросив у офицера подзорную трубу, точно разметил различные расстояния на противоположном берегу «Черной реки», устраивал для своего развлечения стрельбу на появившимся на том берегу патагонцам. Положив английскую винтовку Бейкера на самодельный станок, он, ориентируясь на измеренные предметы, ставил правильный прицел и без промаха «подрезывал» намеченные им жертвы.
Впрочем, справедливость требует сказать, что по-видимому, такая беспричинная жестокость имела свое резонное основание. Разбросанные далеко друг от друга малочисленные аргентинские посты и пикеты жили под постоянной угрозой быть вырезанными дикарями и только беспощадным террором могли сдерживать кровожадность и фанатизм порубежных аборигенов.
Случаи нападения и поголовного вырезания целых постов здесь были не редкость. Таковы обычные будни границы. Одна сторона жестоко
Но сейчас, после ухода флота, гарнизон составлял из пяти десятков солдат.
Штат очень маленький; индейцы волнуются, угроза со всех сторон; трудно удержаться на своем посту. Несмотря на повсеместный героизм солдат и офицеров младшего звена, война теперь кажется безнадежно проигранной.
Казалось, вот-вот местный комендант попросит срочной эвакуации, бодро рапортуя начальству о сдаче столь важной для нас твердыни: «Счастлив доложить вашему превосходительству, что наши стрелки будут покидать позиции с песнями»…
Высадившись на берег, я предъявил бумаги подошедшему патрулю. Меня уже ждали. Несколько штук разношерстных собак с громким яростным лаем бросились к нам навстречу. Но их тут же отогнали бородатые солдаты.
Наши вещи патрульные помогли нам доставить в форт. Солдаты у входа в крепость отдали нам честь.
— Ваше благородие, в крепости Кармен-де-Патагонес все обстоит благополучно, происшествий никаких не случилось! — доложил мне дежурный офицер, принявший меня за важную птицу из столицы.
Пройдя через узкий, вытянутый внутренний двор, мы с Хулио, в сопровождении местного капитана Глотино, поднялись по лестнице, идущей вдоль внешней стороны стены, вошли в здание.
Здесь капитан подвел нас к открытой двери, за которой была небольшая комната. Подобная комната, на военном жаргоне, «цыганка», есть почти в каждом гарнизоне в Южной Америке, предназначена она для приема важных гостей, поэтому обставлена с претензией на роскошь. Правда, как правило, довольно неуклюжей претензией, но все же на фоне казарменного быта она выглядела даже уютно.
Хотя тут и чувствовался какой-то неприятный угарный запах.
— Отчего же, капитан, здесь такой запах? — полюбопытствовал я.
Тот покрутил носом, но промолчал, не поняв о каком запахе его спрашивают.
— От кизяка! — наконец отозвался Глотино. — У нас здесь не Буэнос-Айрес, в середине зимы здесь холодновато.
— Что делать, «а ля гуэрре ком а ля гуэрре» ( на войне как на войне), — пошутил я.
Задерживаться мне здесь не было никакого смысла, так что я с чувством глубокого удовлетворения узнал, что утром союзные индейцы подгонят парочку каноэ и мы с ними отправимся вверх по реке. А в нужном месте, с лошадями, нас встретят акуасы Куркумиллы. Все идет согласно плану!
Следующим утром мы отправились. В поисках фортуны. В «затерянные земли», в места, куда заглянуть отваживаются немногие белые. Рио-Негро — самая большая река на всей территории от Ла-Платы и до самого Магелланова пролива.
Выгребая против течения, мы довольно быстро продвигались на запад. В глубь континента. Расслабившись, я тихонько напевал себе под нос детскую песенку: «Не знаю, что я встречу, но я ношу с собой — один патрон, с картечью. И с мужеством другой!»
Но тут что-то пошло не так. Сопровождал нашу экспедицию из 18 человек, в основном гребцов-индейцев, лейтенант Хайме Пинто. С денщиком. Они были спереди. И первыми попали под раздачу.