Аргентинец поневоле
Шрифт:
А котировались в СССР разные символы. В числе которых был и иностранный паспорт. С таким грозным документом везде обслуживали по высшему разряду. Без проблем пускали в рестораны и бары, всегда находили места в гостиницах. В общем, обслуживающие службы старались вовсю. Не дай бог иностранцу у нас не понравится и на родине он будет высказываться о нас плохо!
А свой народ у нас уже привык к трудностям. Свои они утрутся и перетопчутся. Советский гражданин — не какой-нибудь гаврик. Это уже доказано. Он — существо дисциплинированное, послушное. Для которого демонстрируемые постоянно по телевизору приключения заблудившегося в лесу
При этом, как говорил мой армейский командир: «А если тягот и лишений нет, вы должны их сами себе создать, чтобы затем стойко переносить!» Короче говоря, в этой области — только команду дай! Чтобы советский человек на свои кровные гроши не вздумал по-мещански разлагаться, а лучше бы решил какую-нибудь африканскую обезьяну для научно-исследовательского института купить.
Сексуальный вопрос для приезжих из-за рубежа был не заметен от слова «вообще». Выйти замуж за иностранца и уехать из этой долбанной страны за «железным занавесом» хоть куда-нибудь, помахав на прощанье остающимся издевательски ручкой, была главная мечта у большинства советских девушек. Что до умопомрачения любили пластинки с заграничными фокстротами и считали, что наши композиторы «так не умеют».
Такие наши бабы готовы выйти даже за верблюда, лишь бы тот был в импортных штанах. Добавлю, что такие персонажи женского пола обычно говорят только о танцульках, о знакомых мальчиках и о своей заветной мечте покататься на такси; красят губы, щедро размазывая краску по щекам чуть ли не до самых ушей, и всем своим видом стараются показать, насколько противно, пошло и непривлекательно липкое болото обывательщины и мещанства.
Благо и зарубежные студенты не стеснялись, активно презентуя себя в лучшем свете. Те, кто приехал из дико-примитивных стран, поголовно называли себя принцами, а кому повезло явиться из отсталых капиталистических — сыновьями миллионеров. И все. Подтверждения не требовалось. И без этого противоположности само-сильно притягивались друг к другу, словно мелкие железные гвозди к магниту.
Почему-то девушки, девчонки и бабенки, с «начесом» и без, предпочитали участвовать в кастингах на роль жены «принца» или «сына миллионера», чем выходить замуж за положительных советских комсомольцев, одетых в допотопный френч защитного цвета, кирзовые сапоги и кожаную фуражку.
Смазливого Хуареца, умеющего бренчать на гитаре несложные мелодии, вроде «Ах, Самара-городок» и даже «Сердце красавицы склонно к измене», всегда осаждал целый рой красивых кандидаток. Полный кайф!
А так как Педро в то время еще был в душе романтик, то он стеснялся кому-то отказать. И отдавался всем девушкам (а так же чувихам или шмакодявкам) без разбора. Претендуя на звание передовика-многостаночника. Приятно, блин.
Опять же, если свой мужик переспал и замуж не позвал, разгневанная советская дама, чувствуя за спиной мощную поддержку государства, поднимала шумиху. Шла в партком или местком. Устраивала истерику на комсомольском или профсоюзном собрании. А к иностранцам отчего-то предъявлять претензии у нас стеснялись. Нет и нет. Переживем.
Глава 2
Добавлю, что и советские законы для иностранцев не писаны. Наш зарубежный гость мог иметь сколько угодно валюты. Или спекулировать импортными шмотками.
Да что там говорить, даже за массовые непредумышленные убийства иностранцам ничего не было. Все сходило с рук. Вспомним приезжих третьесортных канадских хоккеистов-любителей, полных нулей в области спорта, организовавших ужасную провокацию. И начавших горстями раскидывать дешевые «жвачки» из коробки с балкона вниз. Детям и подросткам. В давке и жестком кровавом месилове погибли и пострадали несколько десятков человек. А претензии канадцам предъявлять наши органы постеснялись. Ну не бомбы же они в толпу кидали? Все спустили на тормозах…
Любят у нас людей словно как какие-нибудь селедки по сортам делить! Как метко выражается русский народ: «Что игумену можно, то братии — западло».
Так что прожив один год и пообтесавшись, освоив язык, наш бравый аргентинец стал выступать посредником в сделках. Покровительствуя первокурсникам.
А среди арабских студентов попадались вполне обеспеченные парни. Что дорвавшись до халяльного ( в набор входила поллитровка, кусок колбасы и головка лука) обычно пили всю ночь и говорили друг другу за этот период всего два слова: «Выпьем» — «Выпьем».
К утру, раззадорясь, прогрессивно-революционные арабы хватали друг дружку за грудки и, подражая советским товарищам, на ломанном русском языке кричали друг на друга:
— А ты в гражданскую где был? А в окопах ты гнил? Тебя вша ела? А? Брат! Дай я тебя поцелую!
На этой фразе все мягко соскальзывали под стол…
А потом эти иностранные студенты вырабатывали такой ядреный перегар, что кони шарахались в стороны, мухи на лету мерли, а у людей перехватывало дыхание.
Главное в вопросах студенческой коммерции было не зарываться. «Ничего — слишком», — как сказал древний философ.
Вскоре на круг Педро, с учетом стипендии, выходило рублей двести в месяц. Нормальные для СССР конца 60-х годов деньги. Не шахтер и не завербовавшийся на севера рабочий, уехавший за длинным рублем, «за туманом и за запахом тайги», но с учетом того, что и свое здоровье не гробишь, золотые зубы вынужденно не вставляешь — нормально.
И даже всевозможные запреты и ограничения, которые так бесили в СССР иностранцев, прибывших из развитых капиталистических стран, латиноамериканцами воспринимались как привычное зло. В общем-то, если отбросить в сторону цветастую фразеологию, советские коммунисты и латиноамериканские фашисты всегда хотели одного и того же — полностью контролировать свое население.
Так, родная аргентинская хунта тщательно следила за внешним видом жителей, не приветствуя всяческих бунтарей, хиппи и стиляг. Идеалом стал «идол дубовый». Мужчинам категорически запрещали иметь длинные волосы, женщинам — носить мини-юбки. В СССР требовали того же, но при этом смотрели на нарушения сквозь пальцы.
При этом, в отличии от «земляка», венесуэльца Рамиреса Санчеса «Шакала», учившегося в том же университете в этот же период, аргентинский «сеньор Хуарец» быстро охладел к политике. Видимо, повзрослел.