Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

Циммер Генрих

Так, мне кажется, должно быть, когда пара друзей в мужском союзе не побеждает Великую Питательницу — как говорит Георг, — а разрывается сама.

С другой стороны, мифический оракул скрывает и другие, более дружественные образы. Пары сражающихся друзей существуют и среди так много значащих для нас индейцев. Я в своем сочинении Von der Seele im Staff⁹ (О душе в материи) уже рассказывал о так называемой индианской Эдде, в которой речь идет о союзе светлого и темного сына земли, и только этим двум союзникам удается выиграть в мяч у «нижних». В эскимосских сказках Расмуссена этот же мотив встречается очень часто. А в песне, которую я считаю глубочайшим откровением и провозвестием немецкой судьбы, достижение мужского становления также удается паре друзей; имеется в виду «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха. Мне представляется вполне отчетливым следующее: когда Парцифаль в первый раз находит Священную Гору, это происходит в определенной степени случайно, в любом случае без четкого намерения и понимания. Согласно тексту он искал вообще не Монтсальват, а свою мать. Понятно, что такой персонаж не может поднимать

вопрос, который приведет к смене старика, короля, и который сделает его самого рыцарем и королем. Он едет дальше, как путешествующий юноша (вечное путешествие является типичным для ищущей сущности юноши). Но затем происходит единение с другой, темной стороной, что совершенно понятно. И это даже двойное единение: Парцифаль побеждает своего противника, Гавана (который говорит ему: «во мне ты победил самого себя»), и он «узнает» своего единокровного брата Файрефиза. Теперь путешествие удается; больше речь не идет о поиске матери; теперь он сам мужчина, рыцарь, который может стать королем.

Но, конечно, эта древняя песнь полна предвещания, но как тяжел такой путь, такое свершение, когда мифические мотивы Бальдура и Локи, Зигфрида и Хагена соединяются со вторым создающим душу мифом, христианским мифом! Ведь, в данном месте я хочу лишь прикоснуться к вопросу, не видим ли мы такое же напряжение между Иоанном и Иудой Искариотом? На груди Иисуса покоится голова любимого апостола, Иоанна; а в темное и враждебное отодвинута голова того представителя другой стороны, который надеялся на власть также и в этом мире и который совершил предательство. Как все обстояло бы, если представить себе — или это просто сакральная фантазия? — что Спаситель принял Иуу Искариота, как и блудницу?

Конечно, для женщины в истории со Спасителем указан путь (как мне кажется, впервые в истории религий?): эта женщина умасливала — в образе Марии Магдалины — ноги Спасителю; и он принимает это пожертвование гетеры, которая добровольно отказывается от своей древней магической лунной силы; она вырывается из плена лунарного демонизма, принимая другой, солнечный закон, она добровольно и осознанно отказывается от поглощающей силы Земли и Луны и принимает Спасителя. «Смотрите, я дева Христова». В празаконе, в котором существует праженщина, женщина-природа, все женское хочет только кругооборота, только вечных объятий, только возврата мужчины обратно в свое вечное лоно. Это то, что Юнг называет «анима». Но если она учится подчиняться солнечному закону Божьего Сына, она отходит от идентичности с Великой Матерью-Землей, теперь у ее ног лунный диск и змея. Женщина может с любовью и осознанно подчиняться высшему и при этом не впадать в типично мужской грех: она остается связанной с аспектами матери и гетеры, с миром Земли и Луны²⁰. Настоящая женщина никогда не согласится с тем, что отказ от телесного является чем-то высшим; руки, рот, лоно возлюбленных богов всегда имеют значение. Единственная легитимная форма вырасти из этой ее первосущности — это любовь. Жест самоотдачи для женщины является неотъемлемым, ничем не заменимым — он может только трансформироваться, как у Гризельды или Марии Магдалины, вплоть до невидимого, но только и единственно из любви. Не обязательно нужна личная любовь, это может быть самоотдача полу, где каждый мужчина является заместителем остающегося невидимым образа Бога. Что решает — в смысле древней Лунной Матери, — хочет ли она что-то получить или отдаться высшему, так это, если мы можем сказать, образ святой блудницы.

Из рассказанного здесь видно, почему мы видим Великую Мать в ее негативном, разрушительном аспекте везде там, где не имеет места эта самоотдача праженского другому полюсу и другому закону. Ставшие старыми девами — как часто из-за привязанности к родителям! — так называемые существа женского пола; ставшие только физически матерями женщины, постоянно поглощающие свое потомство; метафизические гувернантки (которые профессионально хотят дать избавление); и многие-многие виды таких существ: они все пропустили момент самоотдачи. И теперь они стали злыми (под все еще благородной маской). Конечно, они непрерывно говорят о том, что жертвуют собой. Но где и как они жертвуют собой. Зачастую они делают это, чтобы иметь возможность требовать больше; ненасытность никогда не исполненного требования самоотдачи перекрывается ненасытной алчностью, направленной на пожирание и поглощение. Такой образ действий вызывает противоречия как минимум у склонных к инстинктивному существованию людей. Аффект, который именно мужчины ощущают по отношению к этим чудовищам, это не только защита, в том числе вынужденная. Некоторые хотят подчиниться бессознательному, некоторые хотят сражаться и победить, подчинить. Но ведь победа женского состоит в том, чтобы подчиниться.

Мы, аналитики, знаем этих благородных бестий. И я должен в своем отчаянии — в большинстве случаев слишком поздно — помочь им понять, как дела обстоят реально. Зачастую это, к сожалению, невозможно...

Это мне хотелось сказать об отношении женщины с (Великой) Матерью²¹. Но для мужчин, как отмечено выше, такой привязывающий душу и перспективный миф отсутствует. Мне кажется, что — и это подтверждает опыт аналитика — нам следует присмотреться к обычаям, которые я называю паракультурными. Именно в них мы можем найти следы рассматриваемых здесь явлений.

Выше мы говорили о парах друзей и мужских союзах; в этой связи следует назвать и явление, которое редко рассматривается с такой точки зрения. Я имею в виду армию и ее роль мужского союза. Эта роль зачастую понимается только как направленная против третьих сторон, так сказать наружу, опасная и служащая агрессивным целям — при этом забывают, что речь идет в большей степени о формах проявления, о процессах отражения самой души народа. Начало марша колонн — это уже выражение тяжелой поступи по земле, которую мы рассматриваем

как покорение Magna Mater²². Это тот аспект, который « 23 касательно армии должен отделяться от воинственных целей.

Мы можем также обратить внимание на символику человеческого образа и движения — в частности, строгая, прямая осанка, которая является характерной для военнослужащих; характерной особенностью военной осанки является выпрямленное колено.

Раньше я уже подчеркивал, что хорошая часть душевного развития происходит ниже уровня сознания (при обсуждении институтов, обычаев и т.д.). Еще гораздо ниже любых слов, понятий, мышления, даже видимых образов; там, где дух и смысл еще не противостоят жизни, а вплетены в нее и представляются как одушевленная жизнь плоти. Это сложно описать парой слов. Но можно исходить из понятия «положение тела». Многочисленные наблюдения морфологии, истории развития позволяют понять это как неосознанный процесс образования. (Например, А. Мюллер очень хорошо показал это на дифференциации церебрального и генеративного принципа в своем исследовании о происхождении половых органов²⁴.) В определенном смысле переход человека от горизонтального к вертикальному положению тела является выражением «поднятия себя» из материнской первопричины, на широкой земле. Животные ходят по земле горизонтально. Поэтому всё «potentia erecta» — всё прямостоячее — шест, башня, колонна, обелиск и (понятый в этом смысле!) фаллос являются символами такого первого разделения солярно-мужского и хтонически-женского принципа.

По этой причине я назвал вертикальное положение тела²⁵ и теперь пытаюсь в рамках нашей темы остановиться несколькими словами на процессах в неосознанном живом, на стороне плотско-душевного, которые также являются проявлением противостояния с Великой Матерью.

Колени, если рассматривать их в плотско-символическом смысле, являются первой позицией нашей сущности, которая находится над землей. Наша стопа еще находится на ней, привязана к ней; стопа (ахиллесова пята!) всегда анонимна, равна корням и связана с землей²⁶. Историческое языкознание говорит о том, что «пада» (древнеиндийский язык) значит не только «шаг», но еще и «след», «место». Совсем иначе дело обстоит с коленом. Я могу опуститься на колено или на колени, это является символом унижения, добровольного или вынужденного уничижения. Когда колено опускается на землю, одновременно, как правило, опускается и голова. Таким образом я временно возвращаюсь к первичному, к материнскому (в то время как стопа может оторваться от него лишь мимолетно, в прыжке). Движением коленей я могу играючи, эластично изменять свое отношение к земле. Максимальной антитезой является полное выпрямление колена, в первобытных танцах или парадном марше это выглядит как топание 27 по земле .

В исследованиях Вайцзеккера и его школы, а также в публикациях нашей Мюнхенской рабочей группы²⁸ уже даны наблюдения о том, что эти отношения играют определенную роль в том числе в болезнях. — В качестве примера я приведу всего один случай: молодой человек в возрасте 26 лет, привязанный к матери (и страдающий наркоманией), в ходе сеансов аналитического развития сначала был освобожден от женщины материнского типа, у которой он проживал; затем удалось освободить его и из рук кровной матери. При этом имел место примечательный рецидив. Он как раз перешел к решению последней задачи, но заболел ревматическим воспалением обеих ног и вынужден был провести две недели в постели. Я еще раз хочу указать на случай, о котором сообщил Юнг²⁹ (я уже комментировал его в Reich der Seele), когда у пациента, который также был привязан к матери, имело место заболевание пят. Мотив «вертикального» принципа и значение коленей в отделении от «горизонтального» бытия виден и из сновидения, которое видел молодой человек, в нем речь шла о становлении мужчины и отделении от матери: «в подвижной темноте я вижу в четырехугольном разграниченном пространстве нечто, стоящее вертикально. Прямоугольное пространство как земля, но также как манеж для маленьких детей. Стоящее вертикально может быть ребенком или также фаллическим образом; это нечто постоянно меняется. — Позднее передо мной появляется друг, который, как кажется, сошел с ума, я боюсь с ним говорить». Что касается ассоциаций, человек, который видел этот сон, сообщает, что этот друг как раз написал ему, он, мол, собирается отказаться от всех достижений последних лет; он ощущает сильное давление в душе и собирается отстраниться от повседневной жизни, от профессии и от жены и вернуться в родительский дом; там хоть будет кому о нем позаботиться. Это получалось и согласно его сну — упомянутый друг написал человеку, который видел сон, что вследствие оказываемого на него давления бедро и голень его левой ноги вдавливаются друг в друга. Человеку, сон которого я анализирую, приходит в голову, что прежде всего исчезает колено; и по поводу колена: «это как первое осязающее примитивное лицо, которое пускается в дорогу из прасна». — Я думаю, без многих слов ясно, что в обоих снах (из которых сон друга вообще не относится к моей практике) мотив колена виден в том смысле, который мы рассматриваем.

Мы уделим еще немного внимания этой символике плотско-душевного, и по этому поводу можно сказать: в колене впервые отделяется от совершенно общего, от материнской первопричины нечто особенное. Естественно, это особенное или отделенное еще не является индивидуальным, оно еще коллективно в качестве группового существа. Если снова начать мыслить этимологически, можно вспомнить о «genu», колене, и «genus», роде (в смысле «из рода оттуда-то, такого-то»). Констелляция сущности колена имеет значение, если так смотреть, первого выделения из «только природы», первого частичного и коллективного освобождения от нее. Естественно, еще далеко «ниже» всего личного, «свободного» «духа», также еще «ниже» всего, что мы обычно называем полом в обычном смысле³⁰.