Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований
Шрифт:
Это обосновано исторически, даже доисторически, и понятно, что Magna Mater в наших широтах не особенно известна. Да, именно доисторически: ведь среди трех основополагающих культур — охотников, собирателей и кочевников — материнский культ Magna Mater и лунный культ был присущ только растительному миру, включая все относящееся к этому астрологическое ориентирование, кровавые жертвы в магических целях, дикие экстазы и колдовство Земли, связанное с плодородием. Как охотники, так и особенно пастухи, руководствующиеся отцовским правом группы, монотеистически почитали Небесного Отца, то есть имели культ, который отличался от культа собирателей так же, как и их искусство, их инструменты, окружающая их среда и весь образ жизни. В этих доисторических началах (то есть в период от 80 000 до 12 000 лет до Р.Х.) растительное мировоззрение прорывалось сквозь мировоззрение кочевников и пастухов; даже мы в своих широтах сталкиваемся с лунными ритуалами, символикой коровьих рогов, танцами в масках зверей
Но солярный принцип в наших широтах доминировал всегда, в том числе и в исторические времена. Я напомню о двух тысячелетиях христианской культуры: всегда доминировал Бог-Отец несмотря на множество попыток увеличить значение Богини-Матери; в протестантизме ее значение даже существенно уменьшилось. Мужское начало преобладает в наше время, как это было и много тысячелетий тому назад.
Но история (как я уже пытался показать в «Организме души») одновременно является и историей нашей внутренней сущности. Поэтому я и останавливаюсь вкратце на истории.
Существует мнение Бахофена о том, что различные мировоззрения и культуры следовали друг за другом по времени, то есть — в смысле представлений о прогрессе прошлого столетия — «более высокие» развивались из «более низких». Сегодня мы знаем, что все мировоззрения (а также соответственно различные формы метафизического и социального порядка) всегда существовали параллельно друг с другом. Различие заключается лишь в том, вокруг какой основной и базовой идеи группа концентрирует свою «мандалу»; таким образом, в центр внимания различных культур перемещаются то одни, то другие взгляды; при этом некоторые взгляды так и остаются на периферии или даже исчезают. Носители соответствующей картины мира их могут даже не замечать.
Если подумать об изложенном здесь в очень краткой форме, становится ясно, как сильно и почему при преимущественно патриархально-солярной структуре нашей сущности все факты окружающего и внутреннего мира, связанные с культом Великой Матери, в лунарном или хтоническом смысле находятся в тени сознания, и как сильно они могут проявляться в местах с другими мировоззрениями.
Получается, если мы хотим выразить эту ситуацию с применением психологической терминологии, — что сторона мира, касающаяся Великой Матери, находится у нас «в подсознательном». И эта тенденция выражена настолько сильно, что предпринимаются — естественно, неоправданные — попытки приравнивания подсознательного (в юнговском смысле) к ней.
Поэтому получается, что мы сталкиваемся со следами хтониче-ски-лунарного бытия, наблюдений материнской первичной формы и материи в «официальной» форме и учении культов и культуре значительно меньше, чем в их побочных формах («паракультуре»): например, в так называемых суевериях (алхимии), в обычаях и предписаниях и т.д.
Так — в связи со значительной неосведомленностью о хтони-ческой тайне первоматери — в итоге также получается, что проникающий в современном мире в эти области исследователь ощущает своего рода дискомфорт, он «учится на ошибках» — а зачастую вообще только ошибается и вообще не учится.
Ведь, мы знаем об этом, удаленные от сознания и не ассимилированные психические миры имеют персонифицированный, архаический характер. На практике это означает, что «Я» противостоят силы «форс мажор». Это силы, которые в своей стихийности являются антитезой для мира «Я»; их следует рассматривать как враждебные этому миру, как те, которые растворяют его. Приведем пример, который позволит преодолеть излишнюю абстрактность. Если кто-то приносит жертву богам крови — Деметре и Дионису — с открытой готовностью и следуя сформировавшимся на протяжении столетий мудрым обрядам, в целом его отношение с этой силой будет более плодотворным и благословенным, чем у того, кто будет относиться к обряду как сухой и трезвый аскет, как отрицатель и оспариватель. В социологическом смысле ярким примером является опыт всех попыток введения сухого закона3; это доказывают ежедневные наблюдения за людьми, которые тайно становятся зависимыми пропорционально своей враждебности к наркотикам и спиртному. Более наркотические фантазии и более «тайные пороки» чем у многих ненастоящих святых и у бравых пуритан вряд ли можно найти.
Нам не обязательно заглядывать в истории болезней, чтобы увидеть деяния Великой Матери. Я хотел бы также привести пример, который показывает, что человек почти со стопроцентной уверенностью попадает в своего рода плен этого первомира, если он покидает обычное мужское, рациональное пространство, концентрирующееся в области логики, и ищет новые пути.
Вам всем знакома как минимум в грубых чертах базовая концепция так называемой «биоцентрической философии». Ее основатель Людвиг Клагес при изучении выразительности образа — за что мы ему безмерно благодарны — проник из пустынного и рационального
Уже можно увидеть, с какими объективными силами имеет дело современный человек, когда он выходит из своего «логоцентрического» поля безопасности и приближается к забытым на тысячелетия сторонам мира. Было бы соблазнительно в подробностях исследовать, где и как все те черты, которые и в целом характеризуют культ Magna Mater, появляются в «биоцентрическом» учении; например, фатализм этой концепции, ее экстатическая тенденция (здесь в качестве преклонения перед опьяняющим), ее требование кровавых жертв (здесь в качестве в других случаях почти не проявляющейся агрессивности в полемике с имяреком; в качестве дикой нетерпимости); но также в искусном владении словом. Наиболее выразительно говорит, пожалуй, смертельная вражда с — отцовско-мужским — принципом духа; для поборника биоцентризма это ведь значит враждебность по отношению к жизни и людям в мире. Не должна ли судьба этого учения вдвойне указать нам на то, насколько тяжелой является работа в Богиней Жизни, с Шакти? И насколько необходимо различение на основе знаний?
Тому, кто в наших широтах приближается к мирам, находящимся во тьме культуры, в тени сознательного, грозит судьба Эндимиона из греческого сказания. Селена своим волшебством погрузила его в состояние бессознательной слабости. Селена поцеловала его в лоб, когда он спал. При этом его преисполнил такой поток счастья, что он попросил у Отца Богов для себя вечный сон с бессмертием и юностью. Он не хотел становиться взрослым мужчиной. Зевс исполнил эту его просьбу... Сомнительный дар, как это особенно хорошо излагает П. Мэтман. Вот в чем едины все сказания и мифы: мужское божество — будь это Таммуз или Цен, Мен или некто другой, — которое является вечно юным, ребенком или юношей, но не зрелым мужчиной, воспитывается матерью, — это всегда рано умирающий бог, «puer aeternus» во всем своем очаровании, но также во всех своих нереализованное™, непостоянстве, непостижимости. Мы не забываем — ведь это имеет место внутри всех нас — об очаровании Нарцисса, Диониса, Цена или Баль-дура, об их весенней красоте, звучащей как прелестная мелодия на арфе жизни; о ликовании при его рождении, красоте его становления и криках скорби у его могилы — но мы непроизвольно помним и другие путь, образ и задачу мужского становления, примерами которых, например, являются Гекракл или Одиссей. Мы закрываем уши от песен сирен и сознательно отворачиваемся от очарования Кирки и Калипсо. Ведь мы знаем, что только после длительного, сложного, тягостного плавания по океанам жизни достойны того, чтобы вернуться к великой ткачихе Пенелопе: тогда, когда мы прошли все эти приключения, когда мы смогли противостоять всему этому женскому ведьмовству. Ведь все это волшебство — его в современную эпоху охотно называют «избавлением со стороны женщины» — привлекает царско-божественными дарами, которым, как кажется, нельзя противостоять; все эти волшебницы манят нас обещанием вечной жизни, избавлением от заблуждений и вины, соблазном чистоты и посвящения, непреходящей юностью и страстью в их объятиях — но внезапно с необдуманно и умиротворенно засыпающим в их объятиях случается противоположное тому, что ему было обещано, тому, о чем он мечтал. Он становится просто супругом «старой бабы, которая никогда не умирает4»; он становится бессмертным, чистым, рассчитывающим только на милость ведьмы и волшебницы... И лишь слишком поздно он узнает то, что заметил Мерлин, когда он под цветущим боярышником был опутан пеленой Нинианы; слишком поздно он ощущает призрака ведьминских постелей в волшебном замке Клингзора и очарованный Луной претерпевает судьбу каждого сына Луны: оскопление.
Как отмечено выше, такие соображения и наблюдения являются причиной того, что мы в данном случае в основном занимаемся задачей, которая касается отличности стороны мира, названной «Великой Матерью». После уже сказанного становится понятно, что мы, когда говорим о различении, развитии, взрослении, имеем в виду понятия, которые совершенно отличаются от понятий игнорирования, изгнания или даже вытеснения. Мы говорим с психологической точки зрения; различение — это не экзистенциальное «отрывание себя» и тем более не игнорирование на основании бессознательного. Это поднятие до сих пор неосознанного бытия и существования на уровень сознающего участия, зрячей связи (видеть — значить различать!).