АРХИЛЕПТОНИЯ
Шрифт:
А тот дал ему только один совет. Повинуйся зову сердца! Но помни: если уедешь, не будет тебе обратной дороги в монастырь, займёт твоё место кто — то другой.
Долго плакал монах, рвал себе бороду, извёлся весь. И решил он всё — таки идти домой к матери, оставить монашество.
Никто его не осудил. Проводили как брата.
Долгий путь был до той деревни от монастыря. Шёл монах и днём и ночью, и однажды встретился ему путник, благоликий молодой человек в белых
Поздоровались. Сели в тени оливы.
И вдруг называет встречный путник монаха его мирским именем и спрашивает:
— Ты идёшь навестить свою больную мать?
— Нет, — говорит бывший монах. — Я иду остаться с ней. Так я люблю её!
— Ясно, — говорит путник. — Поспеши. Уж очень она больна.
Поднялся тогда бывший монах и поспешил, чтобы не терять больше времени на разговоры. А путник ушёл в сторону монастыря.
Только они разошлись — обернулся монах и увидел у путника полупрозрачные крылья за спиной.
«Неужели я говорил с ангелом!» — испугался монах и побежал в сторону деревни. Но споткнулся он впопыхах, упал, оглянулся ещё раз и увидел путника уже не в белом, а в чёрной монашеской сутане.
Ещё больше оробел монах. Добежал до деревни, ворвался в дом матери. И застал её уже мёртвой. Вот только секунду назад испустила она дух.
Тогда понял монах, что, уйдя из монастыря, лишил он мать свою ангела — хранителя, который её охранял и заботился о ней, пока монах служил. А теперь вот отправился занять его место в монастыре.
Покинул ангел мать, и умерла она тогда.
Патер Г беседовал с нами отдельно, с каждым тет-а-тет. О чём он говорил с братом, я не знаю. Меня же спросил, хотим ли мы (семья), чтобы мой брат стал монахом. Я честно ответил, что нет. Но добавил, что, если он так решит, мы будем уважать его выбор и не скажем ни слова против. Я — то знал и так, что брат ни за что не выберет этот путь для себя.
Когда мы собрались все вместе в классе, где монахи учились древнему и не менее виртуозному, чем современная музыка, искусству церковного песнопения, Патер Г рассказал свою притчу и выдержал паузу, чтобы мы осознали суть рассказанного. А потом пояснил, что человек, принявший монашество, дарит родным ангела — хранителя. И это один из самых драгоценных даров, который только можно сделать. Но, если он когда — то вернётся в мирскую жизнь, ангел покинет семью, и это станет смертельным наказанием всей семье и бывшему монаху за отречение.
Прозвучало тревожно.
Патер Г, казалось, пытался нас подкупить. Или даже по — своему угрожать. Но он был честен и обозначил возможные последствия. Монастырю нужны свежие силы, нужны монахи! И Патер Г как монастырский идеолог должен был провести с нами эту работу.
Мне было странно видеть перед собой этого взрослого, образованного человека, огромного седобородого
Я задавался вопросом, который мучил меня всю жизнь и который я задавал сам себе уже тысячи раз, встречаясь с такими людьми, — неужели он искренне верит во всё это или просто честно и усердно выполняет свою работу? Как замполит, например…
Модель цивилизации
Сложной была внутренняя социальная организация и духовная жизнь братства. А также его отношения с внешним миром. Братство было почти завершённой моделью общества, если хотите государства, если хотите — цивилизации. Почему «почти» — потому что здесь не было и не могло быть женщин. В остальном оно полностью моделировало, как мне это виделось, любое человеческое сообщество.
Яркие и разнообразные взаимоотношения между братьями были обычными проявлениями человеческой жизни: настоящая братская любовь и дружба — и рядом ревность, раздражение, бытовые конфликты. Радость общения, веселье и шутки — и тут же межличностные обиды, зависть. Они ведь всё — таки только люди, и, как говорится, ничто человеческое им не чуждо. Но на что я обратил особое внимание — так это на их неустанную заботу друг о друге.
Наверное, тех паломников, кто думает, остаться ли в монастыре и принять сан, это очень подкупает. Ведь многие лишены этого в мирской жизни. А взаимная забота здесь повсеместна. Я сам видел, как они в трапезной, извините за кощунственное сравнение, вынимают крошки хлеба друг у друга из бороды, точь в точь как обезьянки выбирают блошек друг у друга из шерсти. Или как один брат вытирает пот со лба другого, который тащит по солнцепёку огромные вёдра с водой. Они всегда внимательны к своим. И к гостям.
Но они в то же время строги и к прихожанам, и друг к другу. Резко осудят, остановят и даже, если надо, накажут любого, кто, по их мнению, проявит неуважение к внутримонастырскому уставу, церкви или настоятелю.
Например, уже на третий день монастырской жизни, когда мы реально ноги не волочили от усталости и брат присел на скамейку во время молитвы в храме, да ещё накинул на голову капюшон своей спортивной футболки, он тут же получил звонкую затрещину от молящегося рядом старого монаха. В другой ситуации, в другое время и в другом измерении результат был бы однозначным: брат никому не позволял себя обижать. Даже мне.
Но здесь было всё совсем по — другому. Он стащил капюшон, вскочил на ноги и забормотал: «Сорри, сорри…»
Настоятель в монастыре — глава, отец родной и топ — менеджер. Как президент. Это выборная должность, но если его выбрали (а выбирают в монастыре тайным голосованием, и неявка на выборы может быть оправдана только смертью), то авторитет его абсолютен, слово драгоценно, решения необсуждаемы, а послушания, полученные от него, выполняются с радостью и сознанием их важности для общины — даже если он наказал монаху много лет подряд мыть монастырские туалеты. Есть и такое…