Архитектор Гармонии
Шрифт:
– Да, Журналист, выбрал ты и место, и время – лучше не придумать! А у меня ещё работы сегодня невпроворот! – Егорша доедал растекающееся по рукам мороженое, боясь испачкать новёхонькие брюки.
– Егор Алексеевич, мы все должны быть благодарны нашему Георгию за то, что он проявил высочайшую выдержку и гениальные административные способности, чтобы собрать нас всех вместе здесь, в сакральном месте Москвы. Сколько же мы не виделись, коллеги?
– Аккурат с Рождества Крестителя, – месяца ещё не прошло! Неужели запамятовал, профессор? Ты бы поменьше
Профессор с сожалением посмотрел на Егоршу, затем, призвав в свидетели своих слов Ваню, произнёс:
– А Вы знаете, мой друг, я всегда немного завидовал Вашей манере так аристократично курить трубку! Ваня, Вы тоже так считаете?
– Простите, профессор, но у меня такое чувство, что дольше часа я не смогу усидеть на этой жаре! А по поводу нашей сегодняшней встречи… думаю, что мы должны быть благодарны не только усилиям нашего Георгия-журналиста, но и профессиональным манёврам нашего главврача Липкина-Хайтовича. Разве я не прав, Александр Сергеевич?
– Давай, рассказывай честь по чести, Сергеич, каким таким манером ты смог уломать нашего Моисеича и заставить его подписать акт комиссии на выписку из больницы?
– Да, мои дорогие коллеги, этот факт поистине удивителен!
– Ты глаза-то не закатывай, партизан! Ведь я всё одно узнаю, ты же меня знаешь! – затем Егорша повернулся к Журналисту и спросил. – Жорик, а как это место называется?
– Москва, город Герой!
– Не чуди, остряк, я ведь серьёзно! Ты, как мне говорил? – Типа, доезжай да Садового, затем направо и увидишь пруд! Правда, я не пруд сперва увидал, а нашего профессора с его пенсионерской тележкой на колёсиках. Что там у тебя, Сергеич?
– Вот, смотрите сами, Егор Алексеевич, если Вам это интересно! Журналы «Знамя», «Новый Мир»… газеты…
– Постой-ка, ведь это же всё старое, «доперестроечное»! И куда ты всё это поволокёшь?
– К себе на участок, разумеется. Буду вечерами читать, а что-то и перечитывать.
– Егор, ты спрашивал, как называется место, где мы сейчас находимся? – спросил Ваня-поэт и с интересом посмотрел на Егора. – А сам даже не догадываешься?
– Я тебе не гид и не экскурсовод, чтобы все переулки да тупики наизусть вызубрить! Говори, не томи, Вано!
Журналист весело наблюдал за перепалкой друзей и, наконец, произнёс:
– Это Патриаршие Пруды, господин литературовед! Вам знакомо такое место в столице?
– Не может быть, Журналист! Ты, часом, не врёшь ли? Это значит, что прямо вот тут.
– Да, господин Пинкертон, прямо вот на этом самом месте, на этой скамейке могли сидеть герои романа Михаила Булгакова и говорить о новой поэме Ивана Бездомного!
– Батюшки! А тут допустим, из кустов на них иностранный дьявол вышел и давай им лапшу на уши вешать?! Нет, шалишь, Жоржик! Скамейка-то совсем как новая! – Егорша огляделся по сторонам и добавил, лукаво глядя на друзей. – Допустим, скамейка – та же, деревья – тоже старые, а где же трамвай?
– Не главного редактора, а Председателя Массолита, во-первых. А во-вторых…
– Черт с вами, допустим, я согласный! Вопрос такой: мы-то с какой такой целью тут сидим и потеем, как в бане? Будем под лавкой артефакты искать, что ли?! Да хоть всё тут обшарим да обнюхаем, а новую башку Берлиозу не прилепим, профессор! «Вещдоки» вместе с рельсами, маслом и трамваем… испарились, как ни крути! А вот то, что мы тут всем кагалом собрались – это правильное решение! Надо братцы красную линию подводить подо всей нашей научной полемикой, допустим!
Профессор Сергеич, не обращая внимания на горячие сентенции Егорши, посмотрел на Журналиста, немного помолчал и, наконец, спросил:
– Скажите, Георгий, Вы до сих пор твёрдо уверенны в том, что мы поступили правильно, не включив часть материалов нашего расследования в последнюю книгу?
– Думаю, что нет, Александр Сергеевич. Сейчас я не вполне убеждён в этом.
– Вот и я… долго размышлял над фразой Михаила Афанасьевича о том, что целью написания им такого мистического необычного произведения, романа «Мастер и Маргарита», было…
– …«чтобы знали», не так ли, профессор?
– Вот именно, мой друг! Так может быть, мы с вами, коллеги, – Профессор обратился к Егорше и Ване, – проявили некоторое малодушие, не включив в наши сборники записи бесед по многим загадочным моментам романа? Я очень надеюсь, что в скором времени сама жизнь подскажет нам верное решение!
– Друзья, я считаю нашим долгом довести результаты наших исследований до читателей. Я лично не совсем согласен с некоторыми версиями Александра Сергеевича, но.
– Всё в точку, Ваньша! Коли сказал «А», – так говори и «Б»! Вот моё принципиальное партийное решение!
– Значит… значит, «единогласно», коллеги!?
– И ныне.
– И присно.
– И во веки веков, Аминь!
– Решение принято окончательное и обжалованию не подлежит, допустим…
И вот тут, после вердикта Егорши, Ваня-Реинкарнант внезапно ощутил лёгкое дуновение ледяного осеннего ветра.
Им овладел странный необъяснимый холод, похожий на озноб. Из-за стоявшей напротив огромной липы с шумом выпорхнула большая птица. Ствол дерева неожиданно укрыл появившийся туман, и в этом тумане Ваня увидел человека.
Профессор, Журналист и Егор Алексеевич активно обсуждали подготовку к печати ранее не опубликованных материалов, и не замечали… ни сырого осеннего холода, ни тумана, ни… человека под липами.
Ваня напряг всё своё слабое зрение и попытался рассмотреть незнакомца. Человек у дерева был одет в длинное тёмное пальто из плотного сукна прямо на… голое тело. Лица незнакомца Ваня рассмотреть так и не смог.
А человек, в цветной шапочке на голове, похожей на тюбетейку, одетый не по сезону в тяжёлое осеннее пальто и полосатые пижамные брюки, держал в правой руке потёртый кожаный портфель и внимательно смотрел на Ивана…