Архив Андрея Ваджры
Шрифт:
Впрочем, зря Тарас слезливо причитал по поводу того, что перевелись на Вкраини милой ярко выраженные некрофилы-садисты. С 1941 аж по 50-е годы «войны» ОУН-УПА доказали не словом, а делом, что славные некрофильские традиции украинства живы. Среди них мало было поэтов, зато очень много социопатов, уверовавших в величие идей украинства. И разбрелись по прикарпатским и волынским лесам убийцы и садисты, прикрывающие красивыми лозунгами свою некрофилическую психопатию. Десять лет Восточная Галиция утопала в крови поляков, евреев, русских и самих галичан.
«Вічне араціональне право нації до життя ставляється… понад усе дочасне, феноменальне, «схопиме», раціональне: понад життя даної одиниці, понад кров і смерть тисячів, понад добробут даної генерації, понад абстрактно розумові
Донцов очень любил рассуждать о великих идеях, стоящих над людской жизнью. Он неистово мечтал о том, что когда-то наступит время, и эти великие идеи победят жизнь. Раз и навсегда! «Для кого рід або ідея, власна примха є все, для того навіть знищення одиниці є великою афірмацією, перемогою життя», утверждал он.
С сожалением Донцов констатировал, что идея для обывателя и «гричкосия» «є те, що приносить… «щось реальне», а не тягне за собою «руїну краю» і «тисячі невинних жертв»… По его мнению, для тех, кто не мечтал о горах трупов и реках крови, кто хотел простого человеческого счастья, кто любил жизнь «поезія зусилля лишалася чужою». «Перед морем хаосу, перед видом смерті, перед безоднею, що раптом відслонила їм завіса будуччини, -чулися вони мов дикуни, які побачили вперше блиск і лоскіт вогневої зброї: вони впали на коліна і зачали відмовляти молитви, їх обгортає «сум на вид руїни». Їх смутить те, що стає «з кожним днем все більше і більше крови». […] Їх разить вид страшної картини, коли «смерть шумить косою». Їм стає «страшно» від цього пекла життя. В стихії змагу й боротьби для них немає жодної краси».
Иначе говоря, тот, кто не способен получить наслаждение от хаоса, смерти, разрушения и гор мёртвых тел, тот существо низшего порядка, не способное воспринять истинную аристократическую красоту и услышать великую поэзию смерти, эпически возвышающуюся над жизнью.
Для идеолога ОУН-УПА единственная правда жизни, это когда «організми стало вдираються один у сферу існування другого». Он бредит экспансией, при которой происходит «не тільки самоутвердження власної волі до життя, але й заперечення її в інших». С восторгом он цитирует Ренана, для которого «романтический дух» это «раптова готовність дати себе забити для ідеї…». И при этом он задумчиво спрашивает себя, «але чи можливий поступ без жертв, і чи потрібний такий поступ без жертв»? Для его некрофильской натуры ответ очевиден! Украинство должно «вийти поза рамки себе самого, не прийняти дійсність «суверенним жестом смерті», або накинути їй свою волю». Воля, экспансия, кровь, миллионы жертв, смерть - это миссия любой здоровой нации! Донцов убеждён в этом. Если же народ не осознал эту миссию, если он не готов к экспансии, насилию и масштабным гекатомбам, он обязан уйти с исторической сцены! «Нарід senza fide (без віри) в свою місію, мусить згинути», с восторгом повторяет слова Парето идеолог ОУН-УПА из Восточной Галиции.
Читая идеолога украинских националистов Дмитрия Донцова, невольно вспоминаешь фрагмент из книги «Анатомия человеческой деструктивности», Эриха Фромма, в котором он писал:
«Выражение «некрофильский» было употреблено первоначально не для обозначения черты характера, а как характеристика извращенных действий... Слово это произнес впервые испанский философ Мигель де Унамуно в 1936 г. по поводу националистической речи генерала Миллана Астрая в Университете Саламанки, где Унамуно был ректором в тот момент, когда началась гражданская война в Испании.
Основной девиз генерала заключался в словах: Viva la muerte! (Да здравствует смерть!). И один из его сторонников выкрикнул этот лозунг из глубины зала. Когда генерал закончил свою речь, Унамуно поднялся и сказал следующее:
Только что я услышал бессмысленный некрофильский возглас: «Да здравствует смерть!» И я - человек, посвятивший свою жизнь формулированию парадоксов, которые нередко
Миллан Астрай не выдержал и воскликнул: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!» И фалангисты разразились восторженными аплодисментами. Но Унамуно продолжал:
Мы находимся в храме. Это храм разума - и я его верховный жрец. А вы осквернили эту священную обитель. Вы одержите победу, ибо на вашей стороне слишком много грубой силы и жестокости. Но вы никого не обратите в свою веру. Ибо, чтобы обратить человека, его необходимо убедить. А чтобы убедить, нужно иметь то, чего у вас нет: разум и право на борьбу. Я не стану призывать вас подумать об Испании, ибо считаю это бессмысленным. Больше мне нечего сказать».
Убивали «воины» УПА, как истинные украинские «сверхчеловеки», в основном мирное население, включая стариков и грудных детей. Причем нередко делали они это в самой изощрённой, садистской форме. С армейскими частями и подразделениями НКВД повстанцы предпочитали не связываться, принимая бой лишь тогда, когда избежать его было невозможно, либо, когда малая численность противника и внезапность нападения на него делали успех акции предопределённым. Некрофилу нужна не война, где смерть в одинаковой степени может прикоснуться к каждому, а безнаказанное убийство, когда есть лишь палачи-«сверхчеловеки» и их беспомощные жертвы. Если солдат убивает врага, исполняя свой долг, совершает неприятное, но необходимое и при этом рискует собственной жизнью, то некрофил-садист убивает невооруженного, убивает беспомощного, либо убивает из засады, а не в открытом бою. Он, прежде всего, убивает ради наслаждения разрушением, ради сладостного ощущения собственного могущества над чужими жизнями, рационализируя свою некрофилию философией сверхчеловека-волюнтариста и риторикой «великой нации».
УПА не воевала в общепринятом смысле этого слова, а убивала, то есть проводила карательные и диверсионные акции. Немцы натаскивали галичан в полицейских частях, зондеркомандах и диверсионно-террористических школах, а не готовили их в качестве неукротимых солдат, способных проламывать эшелонированную оборону противника и преодолевать его яростное сопротивление в лобовой атаке. Всё это немцы делали сами, а «украйинськи воякы» им были нужны в своём тылу, для карательных акций против гражданского населения и подавления партизанского движения. Это позволяло немецкому командованию сохранять психическое здоровье и моральный дух солдат Вермахта. Вся грязная «работа» по истреблению «неблагонадёжных» и «расово неполноценных», оказавшихся на новоприобретённых территориях III Рейха, возлагалась на зондеркоманды, ядро которых составляли сознательные украинские националисты Восточной Галиции. На примере «галициянтив» из УПА, можно понять, насколько тонкая и зыбкая грань проходит между «сверхчеловеком» и «недочеловеком» и как легко одно перепутать с другим.
В своей книге «Анатомия человеческой деструктивности», Э.Фромм дал следующее определение некрофилии: «некрофилию в характерологическом смысле можно определить как страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения…».
Некрофилия украинства, в форме «страстного желания превратить всё живое в неживое и страсти к разрушению ради разрушения», была ликвидирована на территории Восточной Галиции Красной Армией. «Злочынный режым Сталина» уничтожал некрофилов ОУН-УПА как бешеных собак, которыми те по своей сути и стали, окончательно утратив к концу войны человеческий облик и психическое здоровье.