Архив
Шрифт:
Он хмурится, но не протестует и протягивает мне правую руку. Я прижимаю ключ к его ладони — дед убил бы меня, ведь я сама кладу ключ в руку Истории — и резко его дергаю. Оуэн шипит от боли и отступает, прижав ладонь к груди.
— Я достаточно живой, чтобы это ощутить, — рычит он, и я уже боюсь, что ошиблась, но тут он смотрит на свою ладонь, и его лицо вытягивается от удивления.
— Позволь мне посмотреть, — прошу я.
Оуэн показывает мне ладонь. На коже остался тонкий порез, рваная линия, но кровь не идет.
— Я не… — начинает он и снова смотрит на свою руку. — Я не понимаю. Я ведь все чувствовал.
— А сейчас больно?
Он потирает ладонь:
— Нет. Что со мной?
— Ты — История. Знаешь, что это значит?
Он молчит и разглядывает свои руки, ладони, свою одежду. По его лицу пробегает тень, и, сделав над собой заметное усилие, он отвечает:
— Нет.
— Ты — запись той личности, которой был при жизни.
— Призрак?
— Не совсем. Ты…
— Но я и есть призрак, — перебивает он. Его голос звучит громче, и я уже готовлюсь к тому, что он сорвется. — Я не из плоти и крови, не человек, я не живой, и я не реален…
Тут он останавливается, тяжело сглатывает и смотрит в сторону. Когда он поднимает на меня глаза, они абсолютно спокойны. Невозможно.
— Ты должен вернуться, — говорю я.
— Куда?
— В Архив. Это не твое место.
— Маккензи, — говорит он. — Здесь тоже не мое место.
И я ему верю. Его нет в моем списке, и если бы не существовало неопровержимого доказательства, я ни за что бы не поверила, что он — История. Я заставляю себя сосредоточиться. Он рано или поздно сорвется, это должно произойти. И тогда разбираться с ним придется мне. Лучше я сделаю это сейчас.
— Как ты сюда попал? — спрашиваю я.
Он качает головой:
— Не знаю. Я спал, потом проснулся, потом пошел. — Очевидно, что он вспоминает об этом только сейчас. — Потом я увидел тебя, и тебе нужна была помощь…
— Мне не нужна ничья помощь, — огрызаюсь я, и тут он делает то, чего не могут делать Истории.
Смеется. Это тихий, приглушенный звук, но сомнений быть не может.
— Ладно, что ж, — поправляет он сам себя. — Ты выглядела так, что не отказалась бы от небольшой помощи. Как ты сама сюда попала?
— Через дверь.
Он смотрит на вереницу помеченных дверей.
— Одну из этих?
— Да.
— И куда они ведут?
— Наружу.
— А я могу выйти? — спрашивает он. В его вопросе нет никакого нажима, чистое любопытство.
— Не через эти, — говорю я. — Но я могу провести тебя через дверь с белым кругом…
— Такие двери не ведут наружу, — спокойно перебивает он, — они ведут назад. Лучше, чем возвращаться, я останусь здесь.
Следует короткая вспышка гнева, но он тут же берет себя в руки, несмотря на то что Истории никогда не берут себя в руки.
— Ты должен вернуться, — говорю я.
Оуэн слегка суживает синие глаза.
— Позволь
Он что, пытается меня прочесть?
— Потому что ты…
В проходе раздается звук шагов.
Я достаю из кармана Архивный лист, но на нем нет записей. К тому же в данный момент я стою рядом с Историей, которой, согласно этому листку, не существует. Теперь я вряд ли смогу верить системе, как раньше.
— Прячься! — шепчу я.
Оуэн не двигается и смотрит в сторону:
— Не заставляй меня возвращаться.
Шаги все ближе, всего в нескольких поворотах отсюда.
— Оуэн, прячься скорее!
Он смотрит мне в глаза:
— Пообещай, что ты не станешь…
— Не могу, — шепчу я, — это моя работа…
— Прошу, Маккензи. Дай мне один день.
— Оуэн…
— Ты у меня в долгу. — В его словах нет вызова, нет обвинения или требования. Простое холодное наблюдение. — Ты сама это знаешь.
— Ты о чем?
— Я помог тебе с тем убийцей, Хупером.
Поверить не могу — он еще и торгуется.
— Всего один день.
Шаги уже совсем близко.
— Ладно, — шиплю я, махая в сторону прохода. — А теперь прячься.
Оуэн делает несколько бесшумных шагов назад и растворяется во мраке. Я разворачиваюсь и бегу к повороту, за которым все громче раздаются шаги.
И вдруг останавливаются.
Я прижимаюсь к стене и жду, но, судя по тишине, там, за углом, тоже поджидают.
Кто-то должен выйти первым, и я поворачиваю за угол.
Из ниоткуда вылетает кулак и проносится мимо моей щеки. Я приседаю и перекатываюсь за спину моему противнику. На мой живот стремительно опускается посох, но я успеваю задрать ногу и затормозить его. Посох со стуком падает на мокрый пол. Я ловлю его и тут же приставляю к горлу атакующего, прижав его к стене. Только после этого я смотрю ему в лицо и вижу знакомую хитрую улыбку. Я опускаю посох.
— Ты уже второй раз за день нападаешь на меня.
Я роняю посох, и Уэсли выпрямляется.
— Что за черт, Уэс? — рычу я. — Я могла тебя покалечить.
— Ну, — потирает он горло, — в каком-то смысле ты это уже сделала.
Я легонько толкаю Уэсли, и в мгновение, когда мои ладони касаются его тела, его внутренняя рок-группа начинает грохотать: «нужно убраться от нее от них слишком большой дом огромная лестница противный смех везде стекло прочь отсюда».Я отскакиваю, переводя дыхание. Мне становится дурно. С Оуэном я позабыла о нерасторжимой связи между картинкой и тактильным ощущением — хотя он выглядел живее все живых, его тишина свидетельствовала об обратном. А Уэса можно назвать каким угодно, но только не тихим. Интересно, он успел что-нибудь увидеть, когда мы соприкоснулись? Если да, он ничем этого не показывает.