Архив
Шрифт:
— Это здорово, Мак.
Мне удалось завладеть его вниманием, и время замедляет бег. Он ищет мои глаза.
— Я очень рад, что тебе удалось найти здесь друзей, милая. Я знаю, как это нелегко. Все это нелегко.
У меня сжимается сердце. Папа не может называть вещи своими именами, как и мама, но все написано на его лице.
— Я знаю, ты очень сильная девочка, но иногда ты выглядишь такой… потерянной.
Наверное, так откровенно мы не говорили с самых похорон Бена.
— А ты… — Он замолкает, подбирая слова. —
Я решаю его пощадить, глубоко вздыхаю и обнимаю за плечи. Мою голову заполняет шум, низкий, густой и печальный, но я не отпускаю, даже когда он обнимает меня в ответ и шум удваивается.
— Я просто хочу знать, все ли у тебя в порядке, — говорит он так тихо, что я едва могу разобрать слова из-за шумовой завесы.
Нет, не все, но его беспокойство придает мне сил — солгать. Отстраниться, улыбнуться и сказать, что все хорошо.
Папа желает мне удачной пробежки, и я ускользаю на поиски Оуэна и остальных.
В соответствии с моим листком, Оуэн Крис Кларк не существует.
Но он здесь, в Коридорах, и настало время отправить его назад.
Я оборачиваю шнурок от ключа вокруг запястья и оглядываю до боли знакомый сумрачный проход.
Мне кажется, его стоит найти первым. И это не так сложно, ведь Оуэн не прячется. Он сидит на полу, опираясь спиной на стену и лениво вытянув ноги. Одним коленом он подпирает локоть. Голова склонена набок, длинные волосы закрывают глаза.
Он должен быть возбужден, взвинчен. Он должен стучать кулаками по дверям, пытаясь разнести в клочья Коридоры и все окружающее, чтобы выйти наружу. Он должен срываться. И он не должен спать.
Я делаю шаг вперед.
Он не шевелится.
Я делаю еще один шаг, крепко сжав ключ в ладони.
Я тянусь к нему рукой, но он остается неподвижен. Я приседаю на корточки, пытаясь разузнать, что с ним не так, и уже хочу встать на ноги, как что-то прохладное касается моей руки со сжатым в ней ключом. Его пальцы скользят по моему запястью… и ничего. Никакого шума.
— Не делай этого, — говорит он, не поднимая головы.
Я выпускаю ключ, который повисает на шнурке, и стою, глядя вниз, на Оуэна.
Он запрокидывает голову:
— Добрый вечер, Маккензи.
У меня на спине выступает холодный пот. Он совсем не сорвался и даже выглядит более спокойным, чем раньше. Живым человеком, запертым в четырех стенах. Бен тоже может быть таким,назойливо бьется у меня в голове. Я отбрасываю эту мысль прочь.
— Доброе утро, — поправляю я.
Он легким и стремительным движением поднимается на ноги, будто скользит по стене, но в обратную сторону.
— Извини, — улыбаясь, обводит рукой пространство вокруг. — Здесь трудно определить.
— Оуэн, — говорю я, — я пришла, чтобы…
Он шагает вперед и аккуратно заправляет мне за ухо выбившийся локон. Его прикосновение такое легкое и ненавязчивое, что я забываю
Я никогда не обращала на них внимания и была слишком занята охотой. Но это не просто отсутствие жизни и звука. Это тишина, растекающаяся там, где должны быть воспоминания. Ее не останавливает кожа, она протекает внутрь и заполняет все мое существо ватным мягким покоем.
— Я тебя не виню, — мягко говорит он.
И когда он убирает руку, впервые за эти годы мне приходится сопротивляться сильнейшему желанию податься навстречу и прикоснуться к нему в ответ. Вместо этого я делаю шаг назад, чтобы между нами была хоть какая-то дистанция. Оуэн поворачивается к ближайшей двери и прикладывает к ней ладони, растопырив пальцы.
— Знаешь, я чувствую это, — шепчет он. — В глубине подсознания есть какое-то чувство, что дом там, по другую сторону. И стоит мне туда вернуться, как все сразу наладится. — Не отрывая рук от двери, он поворачивается ко мне. — Разве это не странно?
Чернота не расползается по его глазам, зрачки остаются небольшими, несмотря на плохое освещение. И что еще более странно — когда он говорит о мире, скрывающемся за дверьми, его голос полон странного напряжения, словно он подавляет эмоции, контролирует себя, пытается оставаться в себе. Он снова смотрит на дверь, затем закрывает глаза и утыкается в нее лбом.
— Нет, — тихо говорю я. — Это совсем не странно.
Подобное чувствуют все Истории. Это доказывает, что и он такой же. Но все они хотят помощи, хотят получить ключи, хотят выбраться. Они мучаются от отчаяния и потери. Оуэн так себя не ведет. Почему он здесь?
— Истории, как правило, просыпаются по определенной причине, — говорю я. — Что-то лишает их покоя, и, что бы это ни было, оно гложет их с самого момента пробуждения.
Мне хочется узнать, что случилось с Оуэном. Не из-за чего он проснулся, а как погиб. Пролить свет на причину, по которой он очутился здесь, на моей территории, и теперь смотрит на меня своими спокойными, ясными глазами.
— Тебя что-нибудь беспокоит? — осторожно спрашиваю я.
Его глаза находят мои в полумраке, и на секунду их затуманивает печаль. Но потом все становится по-прежнему, и он отталкивается от двери.
— Я могу задать тебе вопрос?
Он меняет тему разговора, но я уже заинтригована. Истории не интересуются Хранителями, они воспринимают нас как досадные помехи. Вопрос означает, что ему любопытно. Любопытство означает, что ему не все равно. Я киваю.
— Я понимаю, что ты нарушаешь какие-то правила, — начинает он, лаская меня взглядом и ища мои глаза, — когда позволяешь остаться здесь. Я в этом уверен.
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Это так.
— Тогда почему ты это делаешь?