Архив
Шрифт:
У Алексея была фототехника, оттого в альбомах была масса нужных, дорогих и не очень фотокарточек. Сохранился даже старинный фотоаппарат с фотопластинами, который Ирина Аркадьевна двенадцать лет таскала с собой, будто надеялась на то, что муж когда-нибудь вернется. Столько лет прошло, а она всё ждала его из небытия, как с загородной прогулки!
Тут же в альбоме лежало удостоверение от 10 февраля 1919 года за № 14, свидетельствовавшее о том, что оно выдано Технической конторой ВЭНК в том, что «Мартынова окончила курс обучения на пишущих машинках разных систем, знакома с механикой машин и формами деловых бумаг, с тем, что она может занимать должность машинистки».
Когда Мартынов прибыл с фронта, он в семнадцатом-восемнадцатом годах работал в парке технической части. Потом стал скрываться от преследования, менял имена. Скрывался, скрывался, пока не скрылся совсем неизвестно где в 1919 году. Откуда-то ей передавали записочки, убористо написанные (из-за недостатка бумаги). Писал про цветущую акацию, две рубахи, про поразивший его закат, а, оказалось, написал про свою жизнь.
Потом начались репрессии, и никого в Орле не осталось. А по линии Алексея одна из его тетушек была замужем за кем-то из Суворовых, была знакома с его родственницей, имеющей связи в новом правительстве, так она и попала к Георгию Николаевичу. Она уже приходилась дочерью учителя из Орла. Справку ей успели сделать и заверить в Орле. Тогда спешили переделать документы всем своим. В роду были художники, музыканты, известный актер. Пришлось открещиваться от всех, словно их и не было в природе. Ирина Аркадьевна встряхнула головой. «Нет, хорошего понемногу. Хватит пол мыть да горшки выносить. Профессор – вот оноsummumbonum– высшее благо!»
XXVI
Через три недели Суворов получил квартиру и перевез туда свой нехитрый скарб. Самым ценным грузом у него были книги, но их перетащить было несложно. Георгий Николаевич складывал их в большую коробку и перевозил на санках, любезно предоставленных ему Ириной Аркадьевной. Надя помогала переезжать ему, вместе с ним тащила санки, и оттого переезд не показался Георгию Николаевичу обременительным. Девочка отвлекала его от душевных переживаний. Как ни странно, она расспрашивала его о предмете его научных изысканий. Кровать, шкаф и стол с двумя табуретками ему помогла перетащить Ирина Аркадьевна. Она категорически была против того, чтобы Суворов просил о помощи коллег.
– А я на что? – восклицала она.
– Я вам заплачу и за этот месяц, – сказал Суворов.
Ирина Аркадьевна открыла рот, чтобы возразить, но не возразила.
Квартира была на втором этаже. Большая комната и столовая выходили во двор, а маленькая на улицу. Ирине Аркадьевне очень понравилось и место, и сама квартира.
– Какая прелесть, весь день солнце в квартире, от восхода до заката!
Она расторопно расставила всё по своим местам, аккуратно и правильно(что несколько удивило Суворова)расставила и книги. Отдельно монографии, академические труды, отдельно методические пособия, справочники. Было видно, что у Ирины Аркадьевны есть чутье на книги. И руки ее, хоть и огрубевшие от простой работы, были изящной архитектуры.
– Вы где-нибудь учились? – задал ей вопрос Суворов.
– Да, – небрежно ответила Мартынова. – В женской гимназии, потом на всяких курсах. А до революции дома – музыке, рисованию, языкам.
– Скажите, – Георгий Николаевич помялся, – а ваш дом, семья?
– Да это всё было, разумеется, было… Да сплыло, – рассмеялась вдруг она. – Как и у вас, Георгий Николаевич. Простите. Имение наше было под Брянском. Заповедные места.
– Вам
Ирина Аркадьевна затаила дыхание.
– Приходится снимать угол? – с отчаянием спросил Суворов.
Она молчала, она боялась произнести хоть слово. Лишь взгляд ее красноречиво выражал: да, жить негде! да, приходится снимать угол! да-да-да!
– Может, вы, Ирина Аркадьевна, не откажете мне в просьбе, и я думаю, так будет удобнее и для вас, и для меня… – Мартынова опустилась на табуретку. – …И согласитесь жить у меня. Мне места вполне достаточно, – стал торопливо убеждать Суворов. – Вон, какие хоромы! Тут танцевать впору. Мы не будем друг другу мешать, у вас будет своя комната, там вы прекрасно разместитесь с Надей. Кровать и стол со стульями мы купим.
При этих словах девочка метнулась в маленькую комнату.
– Мебель у меня есть, – сказала Ирина Аркадьевна. – Благодарю вас. Я только не хотела бы, Георгий Николаевич, чтобы вы мое согласие жить с вами восприняли превратно.
– Да что вы. Что вы, Ирина Аркадьевна! Боже упаси! Разве я похож на… похож на…
– Нет, вы ни на кого не похожи, – улыбнулась Мартынова. – Это Надя еще в первый раз заметила.
Какая у нее приятная улыбка, подумал Суворов, проговаривая про себя: «Вот и всё, Софи. Вот и всё…» Из маленькой комнаты выскочила Надя.
– Там такой вид! – воскликнула она. – Сразу и люди идут, и машины едут, и лошади! Лошади самые красивые!
– Что ж, тогда надо перевозить вас, – сказал Суворов. – Может, всё сегодня и сделаем? Всё равно день потерян.
«Для кого потерян, а для кого и приобретен, – подумала Мартынова. – Однако что это он так, о дне, как о жизни, сожалеет?»
– А что, – согласилась она, – давайте сегодня.
Вечером отмечали новоселье. Суворов за последние две недели впервые отвлекся от своей меланхолии, связанной с отъездом (скорее всего, окончательным)Софьи. Софья жила еще у него пять дней. Валетиком они, разумеется, не спали, он перебивался с согнутыми ногами ночь на столе, подстелив себе пальто, а в изголовье подкладывал наволочку с валенками внутри. На них заботливая тетя Клава, институтская техничка, умудрилась вышить буквы «Г», «Н», «С». Как оказалось, за восемь лет учебы и работы не было приобретено ничего, что могло понадобиться для такого вот элементарного предприятия, как приезд гостя. Принять гостя было негде, не было даже лишней подушки.
– Подожди еще немного, – говорил он. – В феврале переедем на новую квартиру. Там всё у нас будет. Всё, что надо, купим. Сюда тащить не имеет смысла. Да и некуда.
Софья никак не реагировала на жизненные неудобства и, становясь день ото дня всё замкнутее и молчаливей, в конце концов объявила о своем отъезде. Суворов возражать не стал, так как за всё это время она так ни разу и не произнесла одного слова: Георгий. Он готов был отдать свою жизнь за нее, но для этого он должен был иметь свое имя!
На вокзале она пощупала ему лоб, сказала: «У тебя жар, Суворов!» – поцеловала и перекрестила три раза. «Привет Вахтангу», – с болью в сердце и комком в горле сказал он. Поезд тронулся и пропал в зимней дымке.
– У меня ведь есть патефон, – спохватилась Ирина Аркадьевна. – И пластинки! Потанцуем? Надя, вон в той коробке.
– Вы прекрасно танцуете, – дружно сказали они друг другу и рассмеялись.
– А я? Я? – воскликнула Надя и дала два круга по комнате. Взрослые зааплодировали ей.