Ариасвати
Шрифт:
Но за границей не опаздывают. Время прихода поездов точно согласовано с временем отхода пароходов. Через какой-нибудь час Андрей Иванович, вместе со своим багажом, уже находился на пароходе "Эрцгерцог Максимилиан". Наскоро устроившись в своей маленькой каютке, он вышел на палубу посмотреть в последний раз на покидаемый город.
Облака черного дыма, вылетавшие из труб парохода, застилали густым туманом мол, ближайшую часть бухты и набережную. Порой набегавший ветерок несколько разгонял клубы дыма и за ними на мгновение показывались группы суетившихся людей, тюки товаров, длинная линия кораблей и на заднем плане амфитеатр городских зданий, уходящий в синюю даль. На пароходе господствовала торопливая суета. По трапу беспрерывно поднимались группы мужчин и женщин, втаскивались чемоданы, мешки, сундуки. Палубные пассажиры со своими
Капитан в последний раз окинул взглядом палубу парохода. Все оказалось в порядке.
— Вперед! — скомандовал он, нагнувшись к разговорной трубе, сообщавшейся с машинным отделением. В тоже мгновение весь корпус громадного парохода точно вздрогнул. Медленно и плавно задвигались стальные мускулы машины и пароход беззвучно стал удаляться от пристани. Тихо обогнул мол, прошел он ворота брекватера и повернул на юг, в открытое море.
— Полный ход! — скомандовал капитан. Рычаги заходили чаще, густые облака пара с ревом стали вылетать из труб и белая пена широкой полосой побежала за пароходом.
Андрей Иванович задумчиво стоял на палубе, глядя на медленно передвигавшуюся линию дали. Он думал не о древней Аквилее, приютившейся на противоположном берегу залива и уступившей свое величие новому Триесту, не о мирно дремавшей на своих островах развенчанной царице Адриатики. К сожалению, ему было не до исторических воспоминаний. Со времени выхода в море он начал испытывать какое-то странное состояние духа. Какая-то непонятная хандра овладела им. Не то печаль о чем-то прошлом, покинутом, не то беспредметная тоска не давали ему свободно наслаждаться открывавшимися видами. Он безучастно смотрел, как на востоке синели контуры гор и берега островов, непрерывной цепью сопровождавших побережье Далмации, начиная от Полы вплоть до Черногорских Антивари, как местами еще темнели на них леса, остатки тех дремучих корабельных лесов, которые некогда давали, казалось, неистощимый материал для постройки судов отважным марлакам, исстари славившимся по всему Средиземному морю, как неустрашимые и искусные мореходы. Рассеянно смотрел он, как впереди широко расстилался голубой простор моря, уходивший в безграничную даль, точно маня за собою туда, в благодатные страны юга, где под лазурным тропическим небом совершенно неизвестны снега и вьюги остающегося позади севера. Но в голове его как-то смутно путались представления о севере и юге.
Также безучастно вслушивался Андрей Иванович в звучавшую около него разноязычную речь. Почти за его спиною слышался разговор на французском языке с тем особенным выговором, по которому легко было заметить, что говорившие не французы.
— Да, — говорил один голос с сильным итальянским акцентом, — наше море умное дитя, когда спит.
— А разве оно не всегда так послушно? — послышался вопрос.
— О! Посмотрели бы вы, как оно воюет! Оно совершенно кипит и клокочет, как вода в кастрюле, и тогда неосторожному кораблику грозит неминуемая гибель, если он не успеет заблаговременно спрятаться в какую-нибудь попутную гавань.
— Вот как! Я не в первый раз здесь, но никогда не предполагал, чтоб эта лужа — la more — могла быть опасной…
— Лужа! — воскликнул итальянец и в голосе его послышалось чувство оскорбленного патриотизма: — Я желал бы, чтобы вы посмотрели на наше море во время бури!
— Извините, синьор, я кажется задел ваш патриотизм. Но право я не знаю, откуда здесь возьмется буря?
— Буря бывает и на Комо и на Лаго-Маджиоре, милостивый государь,
— Да, пожалуй, вы правы. Я по личному опыту знаю, что буря не так опасна в открытом океане, как в небольших морях, ограниченных близкими берегами.
— Вот, смотрите, — продолжал первый голос, — видите эти струйки дыма, которые то поднимаются над морем, то стелются по воде?
— Это туман.
— Да, это клубы тумана. Они поднимутся вверх и скоро закроют весь горизонт… и, кто знает, может быть из этого тумана родится буря.
— Почему вы так думаете?
— Потому что так обыкновенно встречаются сирокко и северный ветер: влага, которую несет сирокко, при встрече с холодным течением оседает туманом, а потом…
— А, потом разражается буря? Ну, Бог с ней. Пойдемте лучше завтракать. Сейчас ударят в колокол.
Андрей Иванович приподнялся из-за бунта веревок и посмотрел вслед уходившим.
Шляпа — шлем из панамы, обвитая зеленой газовой вуалью, концы которой спускались до половины спины, короткая жакетка из пестрой материи, кожаная сумка через плечо, футляр с биноклем через другое — всо показывало в одном из собеседников несомненного англичанина. Другой, которого Грачев принял за итальянца, был в длинном, черном сюртуке, черных перчатках и высокой островерхой шляпе с широкими полями. Проводив их глазами до дверей кают-компании, Андрей Иванович пошел следом за ними и как раз вовремя, потому что в ту же минуту зазвонил колокол, призывая пассажиров к завтраку.
IX. Новые знакомства
Не останавливаясь на осмотре достопримечательностей западно-европейских городов, Андрей Иванович прямо проехал в Триест и здесь поспешил взять билет на пароход Австрийского Ллойда "Эрцгерцог Максимилиан", отходящий в Порт-Саид. Когда, разобравшись со своим багажом, он сошел в столовую парохода к завтраку, места вокруг столов были почти все заняты, однако Грачеву удалось выбрать свободный стул, который он и поспешил занять. Сидевший рядом с ним какой-то итальянец в черном сюртуке предупредительно подвинул к Грачеву корзину с хлебом, Андрей Иванович отвечал подобной же любезностью, передав ему блюдо с салатом. Благодаря обмену услуг, скоро завязался разговор и в конце завтрака итальянец счел нужным рекомендоваться своему соседу, передав ему карточку, на которой стояло: "Dr. Goundoulisch". Гундулич? Значит, славянин, подумал Грачев, пряча полученную карточку в бумажник. Фамилия знакомая! Где это я ее слышал?
В свою очередь он достал из бумажника визитную карточку и с поклоном передал новому знакомцу. Cлучайно, вместо заграничной, под руку попалась русская карточка, печатанная ещё в Костроме.
— Андрей Иванович Грачев, — бойко прочитал Гундулич и заговорил уже по-русски, — Очень, очень приятно познакомиться. Я сам почти русский. Лучшие годы жизни я провел в Петербурге, где был студентом медико-хирургической академии, кончил курс, получил степень доктора медицины и думал навсегда остаться в России, да вот, видите, попал снова на родину.
— Соскучились?
— Отчасти. Но главное, — Гундулич оглянулся и понизил голос, — меня увлекло движение 75 года.
— Какое это движение? Я ничего о нем не слыхал. — спросил Грачев.
— Я вам расскажу потом… здесь это не совсем o удобно. Кстати, завтрак кончился, если хотите, я могу зайти к вам в каюту.
— Вы меня очень обяжете, — обрадовался Грачев.
— Не мудрено, — сказал улыбаясь Гундулич. — Первое время я скучал в Петербурге о своем милом Дубровнике, а потом на родине, — скучал о Петербурге. Но это, впрочем, понятно: в Петербурге я оставил такую дружную семью товарищей, что с ними мне жилось право гораздо лучше, чем в родной семье. Знаете ли, вот с тех пор прошло более десяти лет, а я со многими из них веду еще живую, задушевную переписку.