Аркадий Бухов
Шрифт:
Через семнадцать дней вы вспоминаете, что жена ваша должна умереть. Самое туманное заявление об этом вызывает с ее стороны бешеный скандал с обвинением вас в пристрастии… А через несколько дней снова ночью является покойный дядя с извинением, что он перепутал квартиру и что через семнадцать дней, с того момента, должен был последовать перелом ноги у бабушки, а не преждевременная смерть моей жены…
Бабушка остается невредимой.
* * *
Иногда —
Вы ложитесь спать в чужом доме, в какой-нибудь заброшенной комнате, в которой обычно хранили варенье, и вдруг вам, как снег на голову, является развязное привидение с совершенно нелепыми притязаниями.
Проснувшись, вы видите, что чье-то несимпатичное лицо склонилось над вами и пытается вступить в разговор.
— Вам что? — потягиваясь, спрашиваете вы.
Обрадованный тем, что с ним вступили в разговор, покойник удобнее усаживается в кресле и приготовляется рассказывать.
— Сорок лет тому назад, когда шумела осенняя вьюга, в этой комнате произошло страшное дело… Вооружившись кухонным ножом, преступник…
— Извините, я не судебный следователь, — холодно отвечаете вы.
— Нет, вы послушайте, — уверяет покойник, — это интересно… Меня здесь убили кухонным ножом…
— Вы чего же, — подыскиваете вы слово, — гражданский иск предъявляете?..
— Вас, кажется, это мало трогает? — обиженно спрашивает покойник. — Тут, можно сказать, на глазах человека зарезали, а он…
Вам становится неловко.
— Извините, — оправдываетесь вы. — У меня завтра утром работы масса… Потом полотеры придут…
— А как же я, — робко спрашивает покойничек, — а я бы уж рассказал…
— Расскажете другой раз, — примиряюще предлагаете вы, — знаете что: приходите завтра часов в пять… Жена тоже послушает — она любительница этих историй…
— Нельзя нам… днем-то, — тоскливо уверяет покойник.
— Ну, извините, — охватывает вас внезапное раздражение. — Я для вас свою жизнь не могу ломать… До свиданья…
Несолоно хлебавши чужой мертвец недовольно уходит, злобно швырнув ваши брюки со стула на пол: мертвецы мстительны.
* * *
Все это, как я уже говорил в начале, вспомнилось мне по поводу спиритических сеансов… Именно та недобросовестность медиума, о которой я упоминал, и положила раз навсегда начало моему скептическому отношению к сверхъестественному.
В каждом мертвеце мне всегда, с того скверного случая, чудится авантюрист — и надо сознаться, что мне приходилось встречаться с такой неудачной имитацией загробного мира, что мой скептицизм может быть вполне оправдан.
Так, однажды мне пришлось ночевать на одном постоялом дворе в провинции. Когда в доме все уснули, кто-то осторожно повертел ручку моей двери и вошел в комнату. Я быстро зажег свечку.
— Не зажигай, — сдавленным голосом предупредил меня вошедший. — Я мертвец.
—
— Я пришел за тобой, — тем же голосом ответил мертвец.
— А зачем? — спокойно спросил я.
Видимо, этот вопрос застал его врасплох. Действительно. зачем я нужен обыкновенному безработному мертвецу, — мне самому никогда не приходило это в голову.
— Я за твоей душой, — гробовито зарычал мертвец.
— Да ты не мертвец, — перешел я на тон убеждения, — от тебя и могилой не пахнет.
— И не надо, чтобы пахло, — резонно заметил мертвец, — вот в прошлом году становихин Петька умер — три дня лежал, а духу никакого…
— Тоже сравнил, — усмехнулся я, — то ребенок, чай, а ты этакий верзила…
Видимо, на мертвеца мои слова подействовали, потому что он сразу переменил тему разговора:
— Дай-ка мне два рубля.
— Не дам, — резко отпарировал я. — За душой пришел — бери и уходи.
Мертвец мялся.
— Дай два рубля!
— Вот что, — продолжал я, — хочешь рубль? А за это сбегай мне на станцию и подай телеграмму…
— Пишите, что ли, — грубо согласился он.
Утром мертвец, которого, оказалось, звали Митькой, прекрасно отвез меня на станцию и даже не просил на водку. Оказалось, что он служит у хозяина двора и собирается жениться… Парень рабочий и шелковый.
Можно ли после этого верить в сверхъестественное?..
Отцовская кровь
Независимо от времени года и суток, он не пропускал ни одного уличного скандала, если только скандал происходил или еще намечался при нем. Должно быть, у него это было наследственное, потому что и отец его, параличный старик, ухитрялся затевать ссору с проходящими мимо, даже в те редкие моменты, когда его, вывезенного в кресле погреться на солнышке, оставляла одного сиделка. В городе у нас рассказывали, что один раз какие-то два мастеровые, выведенные из себя приставаниями старика, вывалили его из кресла на тротуар; прибежавшая сиделка в ужасе застала и старика, и кресло опрокинутыми, причем кресло, как подобает неодушевленному предмету, лежало молча, а старик во время бесплодной попытки подняться собственными силами громко и нехорошо почему-то ругал соседей, выпускающих собак без намордников.
Сын его, мой приятель, не раз вспоминал с тайной завистью эту отзывчивость к уличным происшествиям, которой славился отец. В те минуты, когда мне приходилось вталкивать его на извозчика, или некрасиво оттягивать за рукав от соблазна раздуть небольшое происшествие с чужой кошкой, или неверно взятым билетом до размеров события, увеличивающего практику мировых судей, он всегда говорил со вздохом:
— Вот отец бы здесь был… Что я…
Это было, конечно, преуменьшение своих достоинств. Характерную черту своего рода Володя проявлял несравненно сильнее, чем его параличный предок.