Аркадий Гайдар без мифов
Шрифт:
Комполка тут же написал приказ: плотника из кухни убрать, а на его место найти умелого повара.
На другой день выяснилось, что назначение плотника на должность повара не было случайностью. Арестованное командование полка создавало таким образом недовольство красноармейцев, готовя их к переходу на сторону мятежников.
В этой связи сильное подозрение Голикова вызвало появление заразных больных в полку.
Посещение холерного барака
(Из книги «Мальчишка-командир») [2]
2
Камов
…Уже темнело, когда Аркадий Петрович в сопровождении комиссара полка Берзина подошел к трем бревенчатым строениям, огороженным колючей проволокой. У калитки с ноги на ногу переминался часовой.
– Что здесь? – спросил Голиков.
– Лазарет.
– Пропустите, – попросил Голиков часового.
– Не могу. Дохтур не велел, – ответил часовой, загораживая дорогу.
– Это командир полка, – сказал комиссар.
– Ничего не знаю. Мой командир – дохтур. Вызвать дохтура? – И он дернул веревку.
Из дверей главного строения выбежал седеющий человек в шапочке и накрахмаленном халате. Он распахнул калитку и вопросительно взглянул на посетителей сквозь стекла очков в золотой оправе.
– Главный врач полка доктор Де-Ноткин, – отрекомендовал его комиссар. – А это, доктор, наш новый командир полка.
Голиков протянул руку. Де-Ноткин проворно спрятал свою за спину.
Простите, осматривал больного.
– Что за больные?
– В двух корпусах – сыпняк. В третьем – холера. Сегодня доставили пятый случай.
– Я хочу проведать больных, – сказал Голиков.
– Не советую, – ответил Де-Ноткин.
– Сыпняком, доктор, я болел.
– Бывает и возвратный тиф.
– Товарищ Де-Ноткин, это приказ! – теряя терпение, произнес Голиков.
В кабинете Де-Ноткина, маленьком и тесном, Аркадий Петрович снял шинель и папаху, облачился в халат и шапочку и следом за доктором направился в палату.
Здесь было чисто: пол вымыт, на окнах занавески, свежее белье на постелях, но в ноздри ударил тяжелый запах. Помещение давно не проветривалась.
– Доктор, почему такой тяжелый воздух?
– Мы проветриваем раз в день со скандалами. Больные, все больше из крестьян, боятся свежего воздуха. Дома у них окна никогда не открываются – ни зимой, ни летом.
– Понятно. Повесьте на стене объявление: «По приказу командира полка, для скорейшего выздоровления больных палата должна проветриваться каждые три часа».
– Много в полку сыпняка? – спросил Голиков у врача.
– Много. Тут и новобранцы – прихватывают из дома, заражаются в поездах. А то и на месте. В казармах грязь. А еще – иные командиры гимнастерки и рубашки в дезинфекционную камеру сдают, а шинели и шапки нет: лень возиться…
– Понятно. А теперь, пожалуйста, проводите меня в холерный барак. И, уловив протестующее движение Де-Ноткина, добавил: – Это, доктор, тоже приказ.
Во флигеле, где находились холерные больные, пять коек были заняты, а три оставались свободны. Когда Голиков с Де-Ноткиным вошли в помещение, громадного роста санитар в белейшем
Он вспомнил: мама однажды принесла домой известную книгу В.В. Вересаева «Записки врача». Вересаев в ней рассказывал, как начинал свою врачебную деятельность, почти сразу попав на эпидемию холеры. В инфекционные бараки к нему приходили добровольцы, желающие помогать. Они тоже рисковали подхватить холеру, что нередко и случалось. Аркадий тогда думал: «Я бы так не смог…».
И вот он стоял посреди холерной палаты.
Четверо больных спали, а пятый, с широкой крестьянской бородой на крупном квадратном лице, приоткрыв веки, наблюдал за редким в этом бараке гостем.
Тут один из дремавших, с обескровленным лицом и шрамом поперек щеки, зашевелился, поморщился и произнес:
– Печет, ох, печет под сердцем… Пить!
Бородатый встрепенулся, но его порыва хватило лишь на то, чтобы оторвать от подушки голову, и он обессиленно плюхнулся обратно.
– Слышь, парнишка, – странным, сухим голосом произнес бородатый, – подай ему водички, Христа ради, вишь, я еще не могу.
Первым побуждением Голикова было выбежать в сени и позвать санитара, но он устыдился невольной робости, взял с тумбочки медную кружку с кипяченой, еще теплой водой, приподнял голову больного со шрамом и коснулся кружкой его свинцово-серых губ. Больной принялся пить с такой жадностью, будто провел неделю под палящим солнцем в пустыне. Выпив до капли, утомленно откинулся, глубоко, с облегчением задышал.
Внезапно глаза его начали закатываться, серое лицо посинело, больной стал давиться и сел. Голиков вспомнил: в госпитале, где он лежал, за несколько мгновений до смерти вскакивали, иногда спрыгивали на пол умирающие. Он испугался, что и этот больной сейчас умрет, и почувствовал себя виноватым: быть может, не нужно было давать ему воду? По крайней мере, столько?
– Это его тошнит, – пояснил бородатый. – Бадейка под койкой.
У комполка отлегло от души: значит, человек этот сию минуту не умрет и он, Голиков, ни в чем не виноват. Но мысль, что надо прикоснуться рукой к бадье, вызвала спазм у него самого. Аркадий Петрович справился с собственной надвигающейся тошнотой, быстро вынул из кармана белоснежный платок, обмотал им руку и взялся за грязную дужку… В этот момент вошел Де-Ноткин.
– Товарищ Голиков, что вы делаете? Немедленно уходите отсюда! – сердито произнес он. – Здесь командую я. В сенях рукомойник и сулема. А ты, Селедкин, – повернулся доктор к бородатому, – чем просить командира полка, позвал бы санитара.
– Дак я и думал, что это новый санитар…
– Устин! – позвал доктор.
Из сеней навстречу Голикову выбежал давешний богатырь – лет сорока, с нездоровым, в оспинах лицом, на котором было виноватое выражение.
– Тут я, тут!
Но он не успел добежать – того, со шрамами, вырвало. Голиков поспешил в сени. «Все-таки надо было мне позвать санитара, а не лезть самому», – отругал он себя.
В сенях Аркадий Петрович отыскал большой рукомойник и другой, поменьше, с надписью «Сулема». Набрав в ладони резко пахнущей жидкости, Аркадий Петрович стал тщательно обтирать ею руки. В носу и горле от этого запаха остро закололо, но он продолжал тереть ладони, помня, что брался за бадейку, пусть и через платок.