Аркадия
Шрифт:
– Да потому что ты облила там всё литрами горючих веществ! – взъярилась в ответ я.
– Но я не хотела, – тут же сорвалась на шёпот она, зажмурившись. – Я не хотела… Я не хотела…
И Светка опять разрыдалась. Дурно, некрасиво разрыдалась, размазывая по опухшему лицу грязь, сопли и слёзы, и какой бы талантливой актрисой она себя ни мнила, сыграть такое – надсадное, пронзительное, почти животное – было попросту невозможно. Я это знала, ведь я всё ещё прекрасно помнила времена, когда сама рыдала точно так же ночи напролёт – от страха и бессилия. И сейчас я ей верила, я её понимала. Потому что
Не хотела встречаться с лосем на ночной дороге, не хотела дробить кости, покрывать тело шрамами и отнимать мечты. Не хотела уезжать и долгие годы скрывать причины, по которым уехала, выжидая, когда всё сотрётся да забудется, но оно лишь крепло день ото дня, впивалось и не отпускало. Не хотела возвращаться, не хотела рушить привычный уклад жизни, на построение которого потребовалось так много времени и сил, не хотела врываться и портить, портить, всё портить, разжигая огонь ненависти в душе маленькой влюблённой девчонки, которая потом пусть и случайно, но разожгла другой огонь – настоящий.
Я не хотела – но сделала, и всё случившееся – моя вина.
Тяжёлый грохот со стороны дома заставил меня резко обернуться и увидеть, как в небо взмыли брызги искр, закружились шальными светлячками и исчезли.
– Что это было? – испуганно спросила Светка, шмыгая носом.
– Не знаю, – отозвалась я. – Обрушилось что-то, наверное.
– Как обрушилось? – запаниковала она. – Но ведь там… там ещё можно что-нибудь спасти?
– Вряд ли, – покачала я головой.
– Мира, – жалобно проскулила Светка. – Теперь ты всё ему расскажешь?
Я посмотрела на неё, растрёпанную и растерянную, даже потерянную, и мне вдруг стало так её жаль. Несмотря на всё то, что между нами было. Потому что глупые словесные перепалки – это такая мелочь по сравнению с тем ядом, которым она сама, возможно, будет потом годами травить себя.
– Нет. Потому что сейчас ты утрёшь слёзы, пойдёшь к Илье и расскажешь ему всё сама.
– Я не могу. – Она насупилась, поджала обветренные губы и мотнула головой. – Я… боюсь.
– Я тоже боюсь, Свет. И я понимаю, что прятаться и отсиживаться в лесу гораздо проще и спокойнее. И кажется, что пронесёт. Но нет, не пронесёт, это иллюзия. И единственное, что ты можешь сделать в безвыходной ситуации, – это оставаться честной. – Я встала, стряхнула с джинсов песок и протянула Светке руку. – Давай. Я пойду с тобой.
Она долго таращилась на мою раскрытую ладонь, сомневаясь, не решаясь, но всё же вцепилась в неё холодными влажными пальцами и медленно поднялась на ноги. Посмотрела на меня дикими, полными неподдельного ужаса глазами и покорно шагнула за мной в лес.
За время моего отсутствия толпа у дома практически исчезла, остались только самые сердобольные да алчущие зрелищ зеваки, однако мне пришлось поблуждать между людьми и машинами, прежде чем я отыскала Илью. Он, по-прежнему бесстрастный и апатичный, как раз захлопывал дверцу прижатой почти к калитке «буханки» и устало отпихивал рукой морду Тузика, крутящегося у его ног, но, увидев меня, будто на секунду ожил и потянулся навстречу. И тут же остановился, приметив вяло плетущуюся позади Светку.
Мы подошли вплотную, и Илья нахмурился, вопросительно дёрнул подбородком.
– Света хочет с тобой поговорить, – выталкивая потупившую взгляд девчонку вперёд, сказала я.
– Давайте не сейчас.
– Сейчас, Илья, – произнесла я твёрдо. – Лучше сейчас. Пожалуйста.
И, выдрав
Отсюда мне не было слышно слов, которые Светка с трудом из себя выдавливала, так ни разу и не решившись поднять глаза, зато я видела, как она дрожала, словно вышла не из холодного леса на прогретую жаром стихии поляну, а наоборот, фраза за фразой погружалась в снежную вьюгу, кирпич за кирпичом складывала между ними с Ильёй ледяную стену, очень похожую на ту, которую я недавно упорно растапливала. Она что-то бормотала, раздирая пальцами собачку на молнии своей ветровки, а Илья молча слушал, и его лицо медленно и красноречиво менялось: раздражение от навязанного и несвоевременного разговора, сомнение в правдивости сказанных слов и оторопь от осознания разрушительной мощи, заключённой в одном маленьком и нелепом приступе ревности.
А потом он посмотрел на меня. И мне показалось, что он тоже понял.
Понял, что во всём виновата я. Что признаться и покаяться, прожить один-единственный день без тяжести упавшего с плеч бремени было недостаточно, и я снова – своими ли руками, чужими ли – начала нести зло, разрушать и причинять боль, а как остановиться – не знала.
Понял, что я – худшее, что с ним произошло. И лучше бы мне было тогда остаться за заколоченным забором.
– Хозяева здесь? – гаркнул кто-то из пожарных, и Илья встрепенулся и торопливо подтолкнул Светку ко мне.
– Отведи её домой, – сказал он.
– Хорошо.
– И сама тоже иди домой, Мира.
– А ты придёшь? – спросила я, но мой вопрос затерялся в шуме насосов, гуле голосов и отблесках затухающего пламени.
Глава 18
В лес мы больше не вернулись. Светка упёрлась слепым взглядом под ноги и шагнула на длинную дорогу в обход, а я не стала возражать: возможно, едва заметная тропа сквозь сухие колючие плети, движущиеся овражки и ежевичные заросли – одно из немногих сокровищ, что после этой злой ночи останется только моим.
Ветра по-прежнему не было, зато вернулся утренний туман, заволок всё кругом мутной дымкой, влажно обнял, и мне пришлось включить фонарик на телефоне, чтобы не заблудиться в соснах или не наступить на Тузика, который, надёжный и бесшумный проводник, отправился с нами.
Мы шли молча, Светка разве что тихо всхлипывала время от времени, но у меня не было сил – и, признаться, желания, – чтобы её утешать. И только добравшись до посёлка, миновав освещённую тусклым золотистым светом площадку у магазина, замедлившись у развилки, ведущей к её дому, Светка обернулась, посмотрела на меня пустыми глазами и глухо спросила:
– И как я теперь буду жить?
Я вздохнула.
– Очень, очень плохо.
– Зачем ты меня пугаешь?
– Я не пугаю, Свет, – покачала головой я, возобновляя шаг. – Я делюсь опытом.
Несмотря на не самый поздний час, жизнь в посёлке будто остановилась. Не слышался звон посуды за прикрытыми обездвиженными занавесками окнами, смолкли разговоры в притаившихся в пышных кустах беседках, громоздкой беззвучной скалой застыл дом отдыха – четырежды похороненный под дюнами, однажды чуть не исчезнувший в огне посёлок, казалось, замер, нашёптывая благодарственные молитвы богу или мифической великанше Неринге, которая сегодня отвела беду.