Арктический экзамен
Шрифт:
Он еще раз безнадежно глянул на свои заскорузлые шлепанцы, машинально, еще не забылась воинская привычка, разогнал под широким поясом джинсов рубашку, с шумом распахнул створки раздаточного окна.
— Всем приятного аппетита! — он не собирался ломать комедию — вряд ли у него получится сейчас, да и парни не поверили бы, чего уж тут говорить.
— О — о — о! — загудели парни.
— Чего там закрылся! Бросай свои кастрюли, давай к нам, — воспылал неестественной радостью библиотекарь.
Свет в кают — компании сиял исключительно сильно. И Виктор, немигающим взором, внутренне напрягшись, наблюдал, как постепенно
— Если не ошибаюсь…
— Не ошибаетесь… Простите… Нина…
— Михайловна, — услужливо подсказал библиотекарь. И Ваня Пятница, уже с пониманием наблюдавший за этой сценой, сжал в кулак широкую пятерню. Сейчас он привычно произнесет «как врежу», подумал Виктор, но Пятница сдержался.
— О — о — о! — опять загудели парни, но уже не так настойчиво и немного растерянно. Они по очереди заподнимались, на ходу кивая «спасибо», и Виктор, все еще помня о своих дурацких шлепанцах, прошел в кают — компанию, закрыл дверь.
— Ну… Здравствуйте, Нина Михайловна, — сказал он чуточку выспренно, от неуверенности разгоняя еще раз складки рубашки.
— Здравствуй, Витя! Да нет… Ну разве можно так вот, а?
— Как так вот? Нормально я…
— Рассудка лишиться можно. Да что же ты стоишь-то? О господи!
И Виктор почувствовал, как он почти безвольно подчиняется ей, как раньше, в ту морозную ночь в Никифоровом доме. Она достала из сумочки сигарету, по-мужски размяла в закругленных кончиках пальцев, и Виктор поднес зажигалку.
— Здесь можно? — спросила она, затягиваясь.
— Можно… Ты надолго к нам?
Легкая тень пробежала по ее щекам, и он заметил, как капризно дрогнули уголки губ. Но она поборола промелькнувшую на лице досаду, неестественно обиженно сказала:
— Другой бы комплимент, красивые слова… А ты как обухом по голове: надолго?
— Я не другой, Нина.
— Все такой же ершистый? Прости, Витя, если обидела, — и дотронулась до его руки. — Так это о твоих успехах говорил начальник? Слышала, слышала. Все уши пропел, пока шли на катере…
— Какие успехи!
— Скромничаешь? А начальник гордится, мол, кок у нас талантливый, книжки пишет.
— Это он собой хвалится, а не мной.
Она чиркнула спичку, прижгла потухшую сигарету.
— Извини, я ведь действительно ошалела: только в кино такое бывает, свалился с ясного неба! Ты не рад, Витя? Или в ваших кругах по-другому принято выражать чувства?
— В каких «кругах»? Давай не будем! Давай… Чаю, кофе?
— Чаю мне! — она вздохнула простодушно, по-бабьи вздохнула, уходя взглядом в себя. — Постарела я? А, Витя?..
— Возматерела!
Она рассмеялась:
— Что — опять комплимент? Ох, Витя! Крестьянская кость сказывается. А почему ты не спрашиваешь, как это я, какими путями из Москвы и на вашем корабле оказалась?
— Потом… Все потом.
Прибежал Бузенков. Он повертел на пальце ключ, неловко извиняясь, положил на стол.
— Каюта ваша рядом с библиотекой. Пятница вот послал. Располагайтесь, Нина Михаиловна, — у двери он обернулся и, как показалось Виктору, осуждающе ожег его взглядом. — Вас там того — ищут, беспокоятся.
— Скажите, корабельный кок мне стихи читает… Пожелайте им спокойной ночи.
Бузенков убежал. И Виктор, глянув на неприбранный стол, поднялся:
— Ничего
Вдвоем они скоро прибрали в кают — компании, перемыли посуду, негромко иронизируя по поводу кулинарных занятий Виктора, и он то отчужденно, то с неожиданной, подступившей к груди теплотой посматривал на Нину.
— Ты женат? — спокойно спросила она.
— Времени никак не выберу для этого дела! — ответил он, поливая из шланга кафель камбузной палубы. — А ты?
Она подавила улыбку, решительно покачала головой:
— Нет, он совершенно невозможный! Я замужем… миленький. Вспомни, хоть сколько лет-то прошло…
— Вечность и еще десять лет, — он опять торопился занять чем-то руки. — Извини, вина нет. За встречу бы… Помнишь, как у Никифора в застолье пели: Толя, Галина, Наденька — дорогуша, Сашка Лохмач…
— И еще ты дрался с каким-то мужиком… А потом его связали и посадили под «стражу» в горницу… Только не будем, Витя, об этом, не надо душу тревожить…
— Не будем — так не будем…
— Что подумают ваши парни? Совсем безобразно себя веду. А, Витя?
Кажется, они не знали, как вести себя, как поступать друг с другом. Вот встретились случайно через десять лет два человека — мужчина и женщина, еще достаточно молодые, но уже повидавшие жизнь и оценивающие ее, наверное, разными мерками, и не знали, как вести себя друг с другом. В той прошлой, далекой жизни, когда обоим было по семнадцать лет, у них всего-то общего и была одна ночь, случайно соединившая их под теплой крышей в пустом доме, над которым висела луна, проливая в окна морозный меркнущий свет. Как много значат в жизни случайности! И вот теперь Виктор ловил себя на том, что мучительно старается разглядеть в ней ту девчонку, которая негаданно оказалась среди ночи в морозной деревеньке и доверчиво искала у него защиты и нежности. Потом были разъезды по окрестным озерам, где промышлял он с рыбацкой бригадой, ночуя чаще по таежным охотничьим избушкам, и они почти не виделись. Лишь позднее, в самом конце месяца, когда уже кончался срок работы в Нефедовке, они опять встретились. На похоронах ее подруги Галины, безответную любовь к которой оплакивал Витька. «Пойдем, Витя, морозно… Люди тебя потеряли», — окликнула его на кладбище Нинок. И он повернулся и пошел, широко, по-мужски ступая по санной, печально проторенной в снегу дороге. В те дни ему казалось, что и его жизнь кончилась…
Виктор предложил ей выйти на палубу, она благодарно и облегченно радостно согласилась. И пока он ходил в каюту за шубой, чтоб не заморозить ее на пронизывающем ветру, она дожидалась в рубке, где дежурил Гена.
— Что-то долго молотит дизель, Гена? — спросил Виктор.
Гена покрутил головой, нервно махнул рукой:
— Приказано. Земство ужинают.
Полярная августовская ночь гнала тяжелые облака. Ветер доносил запахи намокших бревен, сваленных у берега, свежих опилок — там прилепилась небольшая пилорама — и густой дух выброшенных на песок водорослей. Над магазином, где команда уже привыкла брать хлеб и сигареты, раскачивался фонарь. Он вырывал на мгновения из темноты перила длинной деревянной лестницы, сбегающей круто к урезу воды, хибарку спасательной станции, моторные лодки у берега. По ближней улице городка, в свете этого фонаря фланировала, рассыпалась и сбивалась в стайки молодежь.