Армагеддон №3
Шрифт:
— Кто это нас объявлять бандой будет? Сары, что ли? — разрезая огурец, ехидно поинтересовался Седой.
— Сам ведь знаешь, что они с виду вовсе не сары, а довольно влиятельные на сегодня люди, судя по общему бардаку, — развивая мысль, продолжил Григорий.
— Про бардак чего говорить, если мы давно из стран Балтии выехали? — намазывая на огурец горчицу, вставил Седой. — Белоруссию тоже миновали. За окно выгляни! Вот она, сынок, наша Родина! И бардак — это у нас нормальное состояние… Обычное, как ты уже отметил. В начале второго Армагеддона, в Гражданскую, каждое уважающее себя село здесь вообще по две банды имело. Противоположной идеологической направленности… Кстати, на мой труп попрошу не зариться!
— Да
— Про спасение мира вообще ничего нельзя говорить ни в коем случае, — решительно оборвал его Седой, тыча в сторону полки Ямщикова складным ножом. — О таких вещах лучше помалкивать, иначе в психушку посадят, а не в тюрьму. Тебе что, перед судом экспертизу в институте Сербского не проводили? Насколько я себе представляю, такому головорезу, как ты, перед судом непременно экспертизу проводят. Надо же выяснить, вменяемый ты или невменяемый?
— Сам-то вменяемый? — проворчал с верхней полки Ямщиков. — Едет в прицепном вагоне не к теще на блины, а на Армагеддон… Собирается превысить необходимую самооборону в отношении одичавших летучих мышек, размером с бегемота, и еще при этом — чужой вменяемостью интересуется… Вот говно!
— Не стану уточнять, от кого я все это слышу, — миролюбиво ответил Седой, намазывая паштетом новый бутерброд. — У тебя маринованных огурцов не осталось? Ты мой плеер возьми, послушай, какое ты — говно. Иногда бывает полезно узнать о себе мнение других.
— Не стану я это дерьмо выслушивать, — сказал Ямщиков, сосредоточенно роясь в пакетах. — Я же помню, что у меня здесь банка с огурцами стояла! Это Флик, поганец, к бабам своим упер! Заметь, утром все сухарики и орешки стырил… Ты бы повлиял на это чудо в перьях! Самим-то тоже надо что-то жрать, пока трупами не стали…
— Да как на него теперь повлияешь? — озабоченно заметил Седой. — Попробуй, повлияй, когда оно реснички и губки намазало. Там сейчас бабы на него куда большее влияние оказывают. С тобой-то вопрос понятен… Думаю, что тебя нарочно с поезда пока не снимают, чтобы за нами следить. Перед самым Армагеддоном могут снять, конечно… Хотя… Чего тянуть-то? Действительно, а почему тебя, Гриш, с поезда не снимают? Странно… Может, ты еще что-то скрываешь? Думаешь, нюх отшибло, так не разнюхаю, да?
— Не сняли, так, значит, снимут… Отстань! — машинально подытожил Ямщиков, продолжая сосредоточенно рыться в пакетах. — Кстати о бабах. Я видел, как они из ресторана пиво тащили. Нам бы тоже не мешало затариться. Чего всухую такие разговоры разводить? Как ты думаешь, Седой?
— Я, Гриша, думаю, что тебе надо было у этих сучек пиво отобрать, а ихние трупы с поезда скинуть, — внимательно прислушиваясь к чему-то, пробормотал Седой. — Я думаю, они специально в наш вагон сели, чтобы нам лишние проблемы создавать. Нет, ты это слышишь?
Из конца вагона раздавалось тихое поскуливание и хныканье двух нетрезвых женских голосов. Постепенно их плач становился все громче, а через минуту к нему присоединилось мощное женское контральто на одной высокой ноте, режущей слух. И, перекрывая набиравший силу бабий рев, наконец, послышалось неизменное соло Серафимы Ивановны: "Сволочи! Какие же все
В дверь тут же застучали, и мальчишеский голосок позвал из коридора: "Дядь Гриш! Они опять напилися и в голос воют! Забирайте свою, а то они Сашку разбудят!"
Матюкнувшись, Григорий спрыгнул с верхней полки. Седой тоже что-то пробормотал про себя явно в ненормативной лексике. Вслух он сказал быстро обувавшемуся Ямщикову: "Тащи эту идиотку сюда! Скандалов нам сейчас только не хватало…"
…Накрывшись одеялом с головой, Марина думала о том, что рассказывали ей подруги. Укутанная одеялом голова кружилась в такт покачивающейся на ходу поезда полке. Шмыгая носом, она вспоминала рассказ Анны, как ее сократили на работе, не отдав зарплату за полгода… Как мужа Ларисы хозяева фуры подставили с деньгами на бензозаправке и тыкали пистолетом в лицо… Как сама Лариса, беременная Сашкой, держала с другими работницами обогатительного комбината голодовку, чтобы ей выплатили долги по зарплате… Как зятя Серафимы Ивановны приковали к батарее и били прутком по голове, допытываясь, где он прячет акции, на которые они рассчитывали прожить зиму всей семьей… Слезы катились по щекам, хотелось завыть в голос, но она боялась, что Седой опять будет орать на нее, а Ямщиков — пихать в бок и шипеть: "Ну, ты, Флик, и гнида!" А вот если бы их так… Когда зима, работы нет, а детей надо в школу отправлять… Если бы им так?..
— Нашла об чем париться! Проехали! — вдруг ласково сказал ей прямо в голове тот самый странный змееныш, о котором она наводила справки у Серафимы Ивановны.
Змей обвивал ее кольцами шелковистой гладкой кожи и нашептывал, что впереди у нее большая трудная дорога, поэтому париться по мелким житейским поводам ей сейчас совершенно ни к чему. В особенности, разводить бабскую плесень по пустякам. Ей вообще стоит внимательно присмотреться к умению Ямщикова — вовремя послать всех далеко-далеко… Туда, где в пушистых травах светятся чьи-то глаза, а в них отражаются звезды никогда не виданного ею Южного Неба… И последнее, что осталось у Марины от нервных переживаний этого тяжелого дня, было убедительное шипение: "Только не верь всякой хрени, которую про меня Серафима бабам лепит! Так ей и скажи, что все это — беспардонная клевета и гнусные инсинуации!"
По потолку купе пробежали зеленоватые огни встречного состава, и она окончательно провалилась в пахнувшую пряным разнотравьем темноту…
РЕВИЗИЯ
"Да пошли они все в жопу! Нашла об чем париться! Проехали! Ты, главное, не верь всякой хрени, которую эта прокурорша лепит! Так ей и скажи, что все это — беспардонная клевета и гнусные инсинуации!" — орала телофонная трубка. Дождавшись гудка отбоя, Наталия Семеновна, главный бухгалтер ФПГ «Местнефть», поставила трубку на базу и сумрачно посмотрела в окно на подъехавший к административной стоянке синий газик с российскими гербами на передних дверцах. Газик остановился перед самой проходной.
Тяжело вздохнув, Наталия Семеновна подошла к большому английскому сейфу, чтобы подготовить к выемке документы, которые они «чистили» двое суток, заранее предупрежденные стукачом из прокуратуры. Поэтому уже она не видела, как из газика вышла женщина в прокурорском кителе и мятой темно-синей юбке. Лицо у нее тоже было усталым и помятым. Откинув переднее сидение, она выпустила из газика трех таких же патлатых баб с торжественными хмурыми мордами. Увидев, что с автобусной остановки на всех парах к подъехавшим спешит какая-то старуха в крытом плащевкой пальтишке на рыбьем меху, наблюдавший за приезжими в монитор наружки вахтер тоже обречено вздохнул и нажал на педаль входа в здание.