Армагеддон No 3
Шрифт:
– Лезьте, заднисы! В вагон лезьте, дуры!
– захлебываясь кровью, заорал татарин представителям чуждых конфессий. Те, преодолев оцепенение, кинулись цепляться за поручень, отпихивая друг друга.
Поезд начал медленно двигаться. Из здания вокзала к нему выскочил еще более странный мужик с двумя бидонами наперевес. Из-под полушубка у него торчала грязная розовая юбка. Пробегая мимо дерущихся, он успел хорошо приложить первого Петровича бидоном, от чего тот сразу перестал представлять какую-либо опасность для муллы. Закинув бидоны в тамбур, мужик, путаясь в юбке, сноровисто забрался вслед
Второй Петрович с сожалением оставил бесчувственного татарина на залитом кровью перроне, подхватил своего товарища и мощными, звериными скачками стал догонять прицепной вагон...
* * *
– Бидоны подбери, сволочь, - сказал Ямщиков наголо бритому человеку, с трудом тащившему две огромных молочных фляги из тамбура прямо к ним в купе.
Они втроем возвращались из вагона-ресторана. Марина чувствовала, что Седой организовал этот поход из-за нее, чтобы она немного развеялась. Она была ему благодарна. Очень благодарна, конечно, но на душе все равно лежала тяжкая грусть. Ямщиков сидел в ресторане молча. Нет, свистел себе что-то под нос, безучастно глядя в окно. Как Наталья Сергеевна сошла на той станции, название которой Марина сразу же забыла, так и начался у Ямщикова непрерывный свист. А она сейчас почему-то все забывала. И еще почему-то ей было все равно.
В ресторане на нее внезапно накатил аппетит, хотя есть ей с утра совсем не хотелось. Седой искренне радовался, глядя, как она заказывает за куриной поджаркой и шницелем с картофельной соломкой - лимонное желе, а после воздушного пирожного - яйцо под майонезом. Какое-то время ей было очень хорошо сидеть сытой и глядеть на проплывавшие мимо однообразные пейзажи с елками-палками, засыпанными снегом. А потом, в такт движения состава, стала накатывать дурнота. Она сказала Седому, что ей бы надо уже к себе, тот беспрекословно собрался, расплатившись по счету, а Ямщиков досадливо бросил вилку в тарелку, где он целый час ковырял остывший шницель.
В тамбуре они столкнулись с этим бритым человеком с бидонами, в расстегнутом тулупе, надетом поверх розового сатинового сарафана. И Ямщиков еще зачем-то два раза пнул его под зад.
В их купе уже сидели двое. Какой-то дьячок в рясе и вальяжный рыжий еврей в роскошном черном двубортном костюме. По виду еврей он был не простой, а раввин, или еще там кто бывает у евреев. Они уже ничему не удивлялись, поэтому Марина присела на свою полку рядом с раввином, а Ямщиков с Седым стали молча снимать обувь, чтобы забраться на свои места.
– Кто Христа распял?
– строго спрашивал дьячок раввина.
– А я вас не спрашиваю, скольких вы христиан распяли и за что! издевательски парировал ему раввин.
– Распяли, значит, была к тому необходимость! Наш человек! Хотим, распинаем, хотим... еще чего-нибудь сделаем!
– Вот! Только выводов никаких вы не делаете!
– махнул на него рукою дьячок. Чувствовалось, что спорили они без них уже давно, сев, видно, на той станции, которая была полчаса назад.
– Вон, сколько вашего брата в войну пожгли и потравили, а вы...
– Что?
– вскинулся на него рыжими кудряшками раввин.
– В гордыне упорствуете, вот что!
– выкрикнул ему дьячок несколько поспешно.
– И
– вдруг вставил словечко кришнаит, устраивая бидоны между ног, затянутых сатиновым балахоном.
– А ты бы вообще молчал!
– сказал ему раввин зло.
– Лезет еще чего-то! У нас спор религиозный, а у тебя вообще религии нет, мерзкий язычник! Без яиц они пончики жрут! Колобок на сметане мешен!
– И, в самом деле, помолчали бы, товарищ! Русский мужик, а на кого похож-то стал? Безобразие! Сметану таскают бидонами!
– осуждающе сказал дьячок соплеменнику, взглядом обращаясь за поддержкой к забиравшимся на верхние полки Ямщикову и Седому.
– Среди евреев тоже такие развелись. В меньшей степени, но встречаются.
А это уже, согласитесь явное подтверждение, что мы живем в эру Машиаха, что близится суд! Близится! Всем достанется! Когда такое еще было-то? Ведь без стыда в юбках по вагонам шастают!
– поддакнул раввин.
– Встречаются и евреи, среди наших братьев. Только они хитрые, сами за сметаной не ездят. А я уже второй раз за зиму в Малаховку мотаюсь. Нам из-за этих вот, - мотнул головой на дьячка кришнаит, - старухи сметану не продают. Гниды старые. Сахар и муку запасти можно, курагу и чернослив мы с лета заготовили...
– И про анашу не забудь!
– едко вставил дьячок.
– Ты меня с упертыми буддистами в один флакон не сливай, папаша! веско сказал кришнаит.
– А то я тебе такую Харе Рама покажу!
– И Кама Сутру еще покажи!
– тут же подцепился рыжий раввин.
– Девушки бы постеснялись, - сказал им кришнаит.
– За вас на вокзале еще мулла дрался, а вы тут...
Некоторое время все сидели молча. Но кто-то, а уж раввин долго молчать не мог. Видно, они тоже успели прочитать странное расписание в коридоре про Армагеддон. Поэтому в продолжение начатого до их прихода спора, раввин стал доказывать, что первый Армагеддон нового времени, в котором они принимали когда-то участие кирасирами, вовсе не был никаким Армагеддоном.
И вообще, Армагеддон - это не извечная война со злом, а борьба духовной культуры Израиля против плотской культуры Запада. Скромненько так, но со вкусом.
Начался их еврейский Армагеддон с античной войны с греками, в которой Израиль, конечно же, победил, о чем свидетельствует еврейский праздник Ханука, то есть "Обновление Храма". Но вот закончился он войной с римлянами, в которой все-таки временно победил Рим. В память этого поражения правоверные евреи соблюдают пост Девятого Ава, оплакивая разрушение Храма.
Победил Рим, конечно же, не из-за плотской силы римлян, а из-за духовного ослабления евреев. Бог не принял тогда у них жертвы, отказался, короче, принять. Это, конечно, позор, но много ли еще народов, способных, в бесконечном величии просветления, осознать свой позор?
Но долго ли праздновал Рим свою победу! Ха! И где он сейчас тот Рим? Бог стоит на стороне духовного начала, которого нормальному еврею надо искать отнюдь не у кришнаитов!
Израиль физический, как существовал, так снова существует, а духовный Израиль никогда и не умирал! Пусть Рим попытался стереть память об Иерусалиме, почти полностью разрушив, и пропахав плугом, город возродился.