Армагеддон No 3
Шрифт:
– Ближе к сути, пожалуйста!
– строго сказал раввин.
– Тогда продолжу высказывания христианина. Сквозь тьму и обман пройдете вы этот кармический круг. Узел будет разрублен новой реанкарнацией.
Хорошее число - три! Я думаю, что оно достаточное! А если будет недостаточным, то еще можно столько нареанкарнировать, что никому мало не покажется!
– Спасибо и на этом. Вы, извините, до Харе Рама кем работали?
– вежливо поинтересовался раввин.
– Зоотехником, - растерянно сказал кришнаит.
– Я и сейчас двух коров держу, но они сейчас ни молока, ни сметаны не дают, я их к мерзкому не принуждаю. Вера не позволяет.
– Понятно, - сочувственно произнес раввин.
– Понятно, что последнее слово
– захихикал дьячок, ласково потрепав рыжего по плечу.
– Нет, только совет. Важный. Надо принять разлуку, и наш зоотехник вам пообещал, что она не вечная. И надо помнить, что факельщик всегда прав, а нюхач все за версту чует. Как-то вы справитесь?
– сказал им раввин, глядя Марине в глаза.
Все трое минуту посидели молча, а потом стали собираться к выходу.
Первым, гремя бидонами, отправился восвояси расхристанный кришнаит в полушубке с оборванными пуговицами. За ним, крестясь и низко кланяясь, вышел дьячок. Последним, тяжело вздохнув, надел шляпу и вышел из купе раввин.
Поезд притормозил на какое-то мгновение, а потом рванул с места, все дальше убегая от солнца, медленно катившегося за горизонт.
* * *
Ночью, в разгар дежурства, Марине снова стало плохо. Она ругала себя, что все-таки съела эти кошерные хлебные палочки, которые подсовывал ей к чаю раввин. Не хотела ведь ничего есть, так и не надо было, а раввин, произнося непонятные молитвы, все доставал и совал ей прямо в руки какие-то затейливые печенюшки, обсыпанные зернышками, из своего бездонного портфеля. Он вполголоса говорил, что гораздо лучше нее все знает, гораздо лучше всякого дьячка, а уж тем более, лучше кришнаита с бидонами. И вообще они, евреи, знают обо всем намного больше всех живущих под Луною...
В окно светила равнодушным призрачным светом Луна. Холодным светом.
Марина вдруг увидела, что этот свет им здесь совсем не нужен, но сил опустить тугую дермантиновую занавеску не было. Седой и Ямщиков спали.
Седой даже во сне не снимал своих темных очков. Дурак. Но сил думать о том, какие дураки Ямщиков и Седой тоже почему-то не было.
И тут снова так прихватило живот, что Марина, не разбирая дороги, потащилась в туалет. Все внутренности подкатывали к разным местам и стремились выйти наружу, что бы жить самостоятельно, без нее. В глазах было уже совсем темно, поэтому она даже не почувствовала холода туалетной комнаты с треснувшим зеркалом, всей вони и грязи этого места. У нее хватило сил только запереть дверь. Сквозь нараставший металлический звон в ушах Марина почувствовала, что сползает по пластику стены прямо на заплеванный, залитый нечистотами пол. Сознание потускнело, и она провалилась в беспамятство...
Капитан Веселовский в приоткрытую дверь купе видел, как женщина из интересующего его тайного сообщества отправилась в туалет. По ее покачиванию от стены к стене, он понял, что она хорошо выпила с вечера.
Ситуация складывалась как нельзя удачнее. Да слепой бы не заметил, что из них троих она - самая никчемная, пустышка. Ее разработка не представляла никакого труда. Он еще раз удивился возможному противнику, который на ответственное задание, если таковое существовало в природе, потащил за собою это белокурое глупое создание с тоскливыми голодными глазами. У капитана Веселовского что-то екнуло внутри, и он сразу понял нехитрый ход мыслей двух ее спутников. Если они действительно были теми древними воинами, о которых им сообщил капитан Капустин, то, по их же древним обычаям, они должны были иметь с собой обоз с женщинами. Вроде какой-то пергамент про это что-то рассказывал. Веселовский искренне пожалел, что содержание заданий и образ действий в их управлении не предполагает наличие такого обоза. И тут ему в голову стукнуло! Ну, точно! Он сразу вспомнил, как эта самая, из обоза, засмущалась и отвела глаза, когда он прижал ее к стенке, проходя мимо нее в тамбур по узкому коридорчику. Вот сейчас он такую разработку устроит! Такую!
Пятое купе не спало. Явственно слышался шелест высвобожденных на ночь кожистых крыльев, резким тревожным звуком проносилось по вагону пощелкивание чьих-то когтей... В купе стоял влажный спертый воздух, но кожа все равно подсыхала и покрывалась тонкими светлыми чешуйками, причиняя неимоверные муки. Между собой сары переговаривались едва различимым сиплым свистом. Они оба почувствовали, что защита с первого купе снята, что там есть лазейка. Думали они почти одинаково, поэтому сразу же, одновременно подумали о белокуром факельщике. Все сары с начала веков знали, что факельщика надо убирать первым. Не сговариваясь, они неуклюже спланировали с верхних полок, цепляясь крыльями, скинули остатки одежды на пол, вынув, наконец, спрятанные хвосты, расправили и размяли друг другу затекшие плечи и, бесшумно отодвинув дверь купе, цепляясь за дюралевые рейки, поползли по стенам к первому купе.
Там было тихо. Дверь оказалась приоткрытой, лунная дорожка лежала как раз сверху четвертой пентаграммы, третья и вторая были уже повреждены чьим-то вторжением. Мысль пришла вновь одновременно к обоим. Сегодня дежурит ненормальный факельщик, которого зачем-то сделали на этот раз женщиной. В рассеянности, она сама повредила вторую пентаграмму, а третью уже после очевидно пробил вездесущий Петрович. Так оно, скорее всего, и было. Осторожно ступая по лунному свету, один из саров подошел к нижней полке факельщика. Тот лежал, закрывшись одеялом с головой, прижимаясь к стенке так, что с первого взгляда можно было бы подумать, что узкая полка пуста. Дохнув на факельщика сонной пылью, набранной предварительно в рот, сар аккуратно обмотал его в одеяло и бережно, как младенца, взял в мощные когтистые лапы. Как только голова или ноги факельщика показались снаружи, их тут же подхватил второй сар, висевший вниз головой на потолке.
Стремительно перебирая лапами, они понесли его к тамбуру, за дверью которого безумным голосом завывала вьюга...
Капитану Веселовскому снилась весна. Весной на ближайшее болото прилетят журавли. Много журавлей. Они будут ходить на длинных лапах и рассказывать ему, лежащему под откосом, о жарких странах, где они провели без него эту зиму. Они знают так много сказок! Про прекрасных принцесс, про халифов, превратившихся в цапель, про фею, ставшую совой... А потом у них родятся маленькие птенчики, и один из пушистых серовато-желтых комочков будет с удивление глядеть на обглоданные останки на гальке откоса, будто стараясь припомнить что-то очень важное...
Последнее, что почувствовал Капитан Веселовский, еще будучи человеком, хруст переламывающихся шейных позвонков, треск разрываемых сухожилий и суставов, а потом его сразу окутали холод и тьма...
Марина с трудом дошла до своего купе. Холодная вода из-под крана немного уняла тошнотворную дрожь желудка. В голове черной дырой зияла пустота. Она в изнеможении упала на свою полку, даже не удивившись, что на постели отсутствует одеяло.
ЧУДА ПРОКЛЯТЫМ!
Спроси об этом любого, спроси. Может быть, он и скажет тебе? Нет, он рассмеется тебе в лицо! Ведь вы оба знаете, что этого не будет. Никогда.
Но все же, на каком немыслимом дне души, в каких глубинах своего сердца сохраняет человек слепую надежду на любовь и веру в спасение, что она принесет в его жизнь? Для чего? Наверно, чтобы было больнее жить. Чтобы кожей чувствовать, как меняется ветер.
С чем ты поднимешься на борт, ежась от холода? С наколкой, морским змеем обвившейся вокруг левого плеча? С не пропитым нательным крестом? В рваных яловых сапогах и просаленной зюйдвестке? Что гонит тебя от берега, пропахшего гарью, с обманчивым сырым теплом таверны, в море, где каждому найдется место?