Армагеддон No 3
Шрифт:
На ходу он что-то зло ей выговаривал, а женщина не отпиралась, узнала она его вроде. Она пыталась ухватить его, как родного, за рукав и со слезами в чем-то оправдывалась. Видок у обоих был крайне обескураженный.
– Флик! Как ты мог? Как ты мог такое с нами учудить? Все время от тебя одни пакости!
– в сердцах говорил мужик белокурой женщине, с силой перехватывая ее с капюшона под руку так, что кудряшки взвились облаком над ее головой.
Женщина, глотая слезы, срывающимся голосом громко шептала, размахивая свободной рукой: "Я не знаю, как это вышло!
– А чо тут объяснять-то? Дерьмо оно всегда дерьмом и плавает! Ты вспомни, куда мы заплыли из-за тебя в прошлый раз, сволочь! И еще, главное, перед этим самым венцом всему делу, помнишь, как ты рыбу жрал и чо говорил при этом? "Люблю я, - говорит, - рыбок сам кушать, а не когда они меня едят!" Вот что меня удивляло всегда в тебе, что ты иногда такое скажешь! Такое! Ведь брякнет что-нибудь, и, блин, возразить даже нечего!
Вот тебе за все это и вышло! Гнида! Ни чо! Сейчас самого найдем, он тебе вставит, куда тебе давно надо по твоему теперешнему женскому положению!
– А ты разве не с ним, разве он не с тобою?
– Не-е, ни разу не встречались. В принципе, это правильно. Субординация там... Конспирация... Но как ты... Блин! Куда вот теперь с тобой, а? Ведь знал же, куда шел и на что!
– Не кричи на меня!
– Не кричи на него... на нее... Тьфу! Зараза!
– Умоляю, Грег!
– Умоляет он, блин, она умоляет! И я теперь не Грег, я теперь Григорий Павлович Ямщиков.
– Фликовенко Марина Викторовна, - понуро представилась женщина.
– Погоди, у тебя должна быть последняя мысль, послание, с каким тебя направили. Давай скорее, сейчас все забудешь!
– Сейчас... Да! Нет... А! Я перерождаюсь на земле, где последний раз было это, потом встречаюсь с вами и иду по следу этих двух. Они едут куда-то в леса, место мне показали... Там еще гора, елки такие большие кругом...
– Елки-палки! А координаты? Место-то хоть как называется?
– Не знаю... Идти надо куда-то туда, - неопределенно махнула рукою женщина на Восток.
– Ты чо? Это ведь тебе не Герцогство Миланское, которое "вот так" поперек за три дня пешим порядком пройти можно!
– А что это? Разве это не Пруссия? И я тоже удивляюсь, что это у меня немецкий не включается...
– Была Пруссия, да сплыла. А машешь ты в сторону матушки-России... Она там вся, в той стороне.
– Слушай, Грег! У них там назначено время! Вот! Через двадцать три дня!
В этот момент что-то там такое будет на небе... Мне показали такое большое и непонятное... И им надо там быть с каким-то странным юрким мужиком, чтобы встретить и реанкарнировать своего Хозяина из... из глаза.
– Бред какой-то. Нет, почему это тебе, главное сказали, ведь ты же...
Прости меня, Флик, но с умищем ты никогда не дружил. Как туда добираться-то?
– Видишь ли, ты уже, наверно, забыл, но там ведь не говорят малоинформативным языком, я пытаюсь перевести в этот формат, но часть информации теряется... Но они сказали,
– Так. Значит, они в своем стиле чешут. Ладно. Я вовсе не волнуюсь о доставке, Флик! Я давно в волнении, что не могу им глотки перегрызть за то, что они с нами делают! За что? Ну, положим, про себя я приблизительно знаю... Но вот, с другой стороны, тебя-то так за что?
– Грег, я про себя тоже все знаю, не надо.
– О нас что-нибудь сообщали? Когда они нас отпустят?
– А разве тебе ничего не говорили?
– А я помню? Я тут, знаешь, сколько? Я в себя пришел, блин, в Корее!
Морду какую-то желтую душил... Вернее, она меня. Вначале. А потом я ее.
Сделал. Потом Вьетнам. Потом Ангола. Потом...
– А Корея далеко?
– Далеко. А на кой тебе Корея?
– Знаешь, когда того хитрого мужичка показывали, мне показалось, что у него борода и вообще вся рожа корейская...
– Час от часу не легче. Понятно. Это у них юмор такой. Везде надо искать тонкие ассоциативные связи, как говорил Седой... Так что они сказали о нас?
– Сказали, что если справимся, и сможем остаться все трое в живых, то доживем до конца.
– До какого конца? Я с нашими друзьями привык к каждому слову цепляться!
– Не знаю...
– сказала Марина и присела на красное пластиковое кресло.
– Мы, если выживем, должны все забыть. А как забыть, если я в этой жизни и так ничего не помню? Значит, ты теперь Гриша...
– Ну, только давай без этих бабских штучек, Флик! Ты прямо до жути на бабу становишься похожим! Ключи, мел, четки, ладанки, гвозди у тебя с собой? Что-нибудь новенькое еще дали?
– Ага, еще какую-то карту-схему дали... Вот тут у меня потайные кармашки, - сказала женщина, неловко пытаясь через узкий ворот свитера засунуть руку себе в бюстгальтер.
– Дай-ка я сам попробую...
– нетерпеливо произнес Ямщиков, решительно засовывая в ворот женщины огромную волосатую лапу.
– Гриша, Гришенька, не надо! Ой!
– пыталась возразить женщина, отталкивая его ослабевшими руками.
– Флик! Ну, ты даешь! Ты же баба!
– сказал оторопевший Ямщиков, нащупав что-то за пазухой у в раз сомлевшей Марины Викторовны.
– Совсем совести у народа не стало! Среди белого дня! Другого места найти не могли?
– Сказала вдруг над самым ухом у Ямщикова уборщица, разгонявшая шваброй по полу грязную талую воду.
– Та що ты цепляешься, мать? Що ты гавкаешь? Бачишь, чоловик к жинке гроши ховает!
– пропел сидевший напротив жизнерадостный хохол.
Звуки снова возвращались в голову Ямщикова, но от этого его голова не становилась легче. В ней продолжала толчками бить кровь. Он сел рядом с женщиной, закрывшей ладонями красное от стыда лицо, и обхватил голову руками. Бог мой! Флик действительно баба! И с этой бабой надо тащиться через всю страну куда-то в гору... Что скажет Седой, когда их найдет? Не доглядел, скажет, Ямщиков! Опять, скажет, Флик номерок отколол! Так, стоп!