Армагеддон No 3
Шрифт:
Дикий вопль заставил всех вывалить из купе, но первым подскочил, конечно, Ямщиков. За его спиной возник и вездесущий Петрович.
– Да что же это с вами, гражданочка, такое сегодня, а?
– спросил он плачущим голосом.
– Ходите тут в мужском исподнем, народ до дикого крика пугаете!
– У него, наверно, живот прихватило, пока в туалет очереди ждал, высказал предположение Ямщиков, всовывая что-то в руку Петровича.
– Наверно, - охотно согласился Петрович, быстро пряча руку в карман. Оделись бы вы, дамочка, хотя бы! Купаться, что ли, в туалете собрались?
Так я без сменщика, туалет грязный!
– Пойдем, Флик, - потянул Ямщиков Марину
– А ты чо зенки вылупил?
– бесцеремонно отпихнул он типа с удавкой, ловившего воздух открытым ртом.
– Как двину промеж глаз, так в раз людей пугать перестанешь. Вопит еще! Давно бабу не видал? Подумаешь, в майке! Не без майки же! Попадешься ты мне, падла, у темном уголку!
Ямщиков обнял Марину за плечи и повел по проходу к купе. Петрович продолжал громко ругаться на того гадкого пассажира, которого, вдобавок к выкатившимся зенкам, еще и вырвало на пол перед туалетом. Петрович кричал на весь вагон, что теперь сменщика вообще не дождется, что этот рейс ему серпом по всем гениталиям выйдет, что их вдруг сняли с Московской ветки и направили по Рязанской. А кому на фиг нужны удавы в Рязани? Он, лично, таких козлов не знает.
Ямщиков тоже слышал его жалобы и громко, не столько для Петровича, сколько для типа, пристававшего к Марине, пропел: "А как в городе Рязани пироги едят с глазами! Их жуют, блядь, их едят, а они во рту глядят!"
До самой Марины этот шум сзади и смысл его песни доходили очень плохо, вернее совсем не доходили. После холодного стекла рука Ямщикова казалась такой теплой. Поразительно, но ей даже не казалось странным, что человек, с которым они знали друг друга так давно, обнимает ее плечи, едва прикрытые майкой. Более того, ей почему-то это было приятно. И Марина впервые с прошлого дня подумала, что быть женщиной не так уж и плохо.
Иногда.
Вдруг Ямщиков с силой сжал ладонью ее полуголое плечико.
– Гляди, Флик, раньше ведь этого не было!
– сказал он ей шепотом.
Они подошли к расписанию, где поверх восьми крупных станций на пожелтевшем от солнца, засиженном мухами расписании был ночью кем-то наклеен листочек с новым маршрутом. Вагон почему-то теперь направлялся в обход основных железнодорожных магистралей, и над самым Ачинском, который еще желтел не залепленным, последняя надпись появившейся за ночь бумажки гласила "Армагеддон №3, стоянка 4 мин."
СОРАТНИКИ
В одно очень секретное учреждение города Калининграда вошел странный человек. Да какой там человек! Еврей, блин! Даже еще хуже. Это вообще какая-то наглость тащиться в черной шляпе с пейсами в Калининградское федеральное... Ах, ну, да. В общем, он туда все-таки притащился. Да это капитан Веселовский, так выделывался, сука. Дежурный сразу его узнал.
Вошел, значит, даже не кивнув охране и дежурному, и сразу скрылся за дверями того противного отдела, который только два месяца назад создали в этом учреждении. Вернее, восстановили. Но, если честно, восстанавливать было не из чего и не из кого. Почему-то все сотрудники бывшего отдела, который существовал за семь лет до его последующего восстановления, странным образом окончили свои дни на бренной нашей земле практически в один месяц после его расформирования.
Странный это был отдел, да и сотрудники его были странными. А после его ликвидации они как-то растерялись на воле. Неприспособленными к жизни и новой экономической ситуации в стране оказались. Кто под машину попал, кто от газовой колонки нечаянно взорвался. В люки канализационные почему-то двое упали, один, правда, сам с балкона выпрыгнул. И соседи видели, как его два человека в масках спасти
А-а-а, плюх! И нету заместителя начальника.
Вот и на новых сотрудников отдела в учреждении смотрели как-то так, с подозрением. Старались с ними не слишком тесно общаться. Нервы-то дороже.
А то опять приказ придет отдел ликвидировать, а тут ты, допустим, в корешах с капитанов Капустиным. И тебе вдруг сообщают, что надо этого Капустина от прыжка с балкона срочно спасать... Нет, нервы дороже.
Хотя народ там подобрался вначале вполне пригодный для плодотворной оперативной работы. Все - с нормальными послужными списками, отдел кадров каждого лично проверял. Психолог, блин, по полтора часа с каждым беседовал, время тратил. А они, как только оставшиеся от прежнего отдела бумажки прочли, так сразу стали похожими на тех чудиков из прежнего, ликвидированного отдела. Начальству друг на друга доклады сразу же писать перестали. Всё только сидят, главное, в отделе кружком и шепчутся. А перед уходом с работы обходят весь отдел с горящей свечой и, если где найдут жучка электронного, так в это место святой водичкой брызгают.
Для того, чтобы охрана от них не свихнулась, отдел специально сразу за вахтой расположили. Заколебаешься, пожалуй, пропуска-то всяким чудакам выписывать. Не зарастала к этому отделу народная тропа и регулярно протаптывалась с шести утра до двенадцати ночи. Некоторые и в четыре утра колотились. Прямо в рыло некоторых приходилось среди ночи пихать. Но лучше их было руками вообще не трогать. Одну дамочку попытались как-то за пальто остановить, когда она к капитану Капустину прорывалась, а она и говорит дежурному: "Валерий Германович, а у вас сейчас рука отсохнет!" И точно, так рука и замерла на кобуре, а потом вообще - раз, и повисла плетью.
Отошла только к концу смены, когда Капустин вышел проводить даму и попутно сделал несколько пасов над рукой дежурного с завыванием.
Словом, вольница у них там в отделе пошла сразу же. Рапортовать перестали, честь офицерскую отдавать, по именам и фамилиям друг друга называть - тоже. Ну, многие по оперативным паролям и кличкам наименовались, хорошая традиция тоже была по номерам друг друга называть.
А эти... Полковник Федосеев несколько раз допытывался, почему в отделе такое неформальное общение царит? Громко допытывался, даже в коридоре было слышно, хотя звукоизоляция в учреждении была, как сами догадываетесь, хорошая. Напрягать слух, правда, немного приходилось. Но всем интересно же было, почему в отделе капитана Капустина звали Нюхачом, а работавших с ним в группе двух молоденьких свихнувшихся лейтенантов - Факельщиком и Бойцом.
Но Капустин объяснил, что они всем отделом вживаются в образ, чтобы лучше понять ход мыслей тех, по чьему следу идут. Совал еще какие-то пергаментные документы, доносы в инквизицию вроде, о приближении Армагеддона и продвижении по Северной оконечности Европы в каком-то там веке двух придурков. Может, сами они, конечно, и не были придурками, но полковник Федосеев почувствовал себя полным придурком, прочитав распечатку, что у одного из наблюдаемых, за которыми шли Нюхач, Факельщик и Боец, обе ноги левые, поэтому он ходит в странных ботфортах на толстых деревянных набойках, у другого, дескать, на ногах вообще копыта. А глаза у них на солнце желтым цветом отливают. В этом месте полковник Федосеев вообще почувствовал настоятельную необходимость немедленно отлить. В туалете он долго думал, что вот ему таки запретили менять опостылевшую "Волгу" на нормальный такой "Форд-Фокус", а на вот такую херню так им денег, конечно, не жалко.