Армянское древо
Шрифт:
Вскоре наш отъезд перестал быть тайной, и в один из вечеров к нам пришли дядя Атом и старый друг нашей семьи Лядуяд Дадрян, которого мы тоже называли дядей и всегда приветствовали его поцелуями в обе щеки, как если бы он принадлежал к нашему семейному клану.
Мой отец принял их с вымученной улыбкой, стараясь делать хорошую мину при плохой игре. У него были определенные приемы, выработанные им в его работе, но он был неспособен скрыть свои чувства. Дядя Атом — муж Асмик — был весьма уважаемым человеком благодаря своему интеллекту и невероятной памяти, и его было
С другой стороны, оба они полностью доверяли моему отцу и хотели узнать непосредственно от него, что именно у нас происходит. Они подумывали даже отговорить моего отца от этого безумия. Как это убежать из собственного дома? Где еще мы можем быть в большей безопасности, если не в нашем родном городе, в окружении родственников и друзей?
Мой отец пригласил их к себе в кабинет. Там можно было спокойно поговорить и никто не мог их прервать.
Кабинет моего отца представлял собой огромную залу, занимавшую собой большую часть нижнего этажа. Там складировался товар, предназначенный для продажи в Константинополе, в Афинах, в Измире и даже в других, более далеких местах. Там стояли ящики, пакеты разных размеров, ковры, книги, другие предметы, которые он покупал или продавал. Все накапливалось в этом помещении, ожидая своего часа.
Я не могла устоять перед искушением, мне захотелось узнать, о чем будут говорить взрослые. Я вошла раньше их в кабинет и притаилась там, спрятавшись за одним из самых отдаленных от стола ящиков.
Все трое вошли почти сразу за мной. Дядя Атом тяжело шаркал по полу из-за своего хронического ревматизма. Дадхад Дадриан, как всегда, проявлял большой интерес ко всем тем богатствам, которые хранились в помещении. Последним вошел мой отец и повернул ключ в замке, чтобы никто не мог узнать содержания их встречи.
Потом они довольно долго молчали. Папа, наверное, обдумывал, как объяснить им свое решение, а они не решались прерывать его мысли.
«Вы знаете, что в феврале я плавал в Константинополь, — голос моего отца звучал глухо, но отчетливо, — у меня было много товара и мало наличности. Я не мог больше откладывать свой отъезд, хотя в последние месяцы моя жена не очень хорошо себя чувствовала и я не решался оставить ее одну с детьми. Но однажды она сама подтолкнула меня: „Ты должен ехать. Больше нельзя оставлять это на потом. Нам нужны деньги…“ Я подумал, что она права и что жизнь не стоит на месте.
С другой стороны, мне действительно было совершенно необходимо ехать. В Константинополе у меня истекали сроки векселей, представьте себе… Есть вещи, которые не могут ждать. Времени на размышления не оставалось, и мой корабль должен был быть готов к отплытию через неделю. Я погрузил на него товар и отплыл.
Я знал, что это плавание не будет легким. Черное море было напичкано военными кораблями. Некоторые из них были вражескими. До меня доходили сведения о захватах судов в море. А если бы это коснулось меня? Если бы я потерял „Эль-Сиргу“, это был бы конец.
Поверьте, для меня было не важно потерять собственную жизнь. А семья? Что станет с ней? Это меня пугало.
В
Несмотря на дурные предчувствия, мы без проблем добрались до Константинополя, и это приободрило меня. В хорошем расположении духа я спустился на пристань, будучи уверенным, что все будет хорошо, — я проведу выгодные сделки и вернусь домой без осложнений. Но эти ожидания оказались напрасными. И глаза мне открыл Вардгес Серенгулян.
Вы знаете, что он мой двоюродный племянник. Он всегда выделял меня и нежно относился ко мне. Это началось с тех пор, как мы познакомились поближе, — мы были детьми, когда родители направили его сюда, в Трапезунд, чтобы он подлечился на пляжах Трапезунда от какой-то легочной болезни. Мы оба жили в старом городе, а его дом стоял недалеко от дворца Комнина. В те дни мы много играли друг с другом, и это навсегда осталось у нас в памяти. Так, в течение многих лет мы поддерживали доверительные отношения, и я каждый раз вижусь с ним, когда бываю в Константинополе.
Я заехал в его дом в армянском квартале. Его слуга сообщил мне, что Варткес находится в парламенте, где идет чрезвычайная сессия. Я знал, где его можно найти, потому что когда все депутаты парламента выходили, армянские парламентарии шли в кафе Джамбазян. И правда, Вардгес Серенгулян оказался там. С ним были три других парламентария — армяне Врамян, доктор Пашаян и Крикор Зохраб. Последнего я встречал раньше и считал его неразлучным другом Серенгуляна. Вместе с ними были также писатель Даниэль Варуджан и поэт Рубен Зартарян.
Когда я увидел, что никто из них не улыбается и все они бросают на меня таинственные взгляды, словно им стала известна какая-то тайна, я понял, что случилось что-то дурное».
Мой отец надолго замолчал. Дядя Атом и Дадхад не решались прерывать его, уверенные в том, что им сейчас сообщат что-то тревожное и неожиданное. С другой стороны, мой отец слыл прагматичным человеком, привыкшим сразу переходить к делу. Пауза в рассказе, похоже, не встревожила их, как раз наоборот. Папа глубоко вздохнул и продолжал:
«Все они находились в помещении, принадлежавшем хозяину кафе Асатуру Джамбазяну и предназначенном для дружеских бесед. Это было специальное место, где беседовали писатели и политики. Они знали, что там можно было разговаривать спокойно и что агенты правительства их не смогут отследить. Сегодня в Константинополе это звучит почти как фантастика.
В тот момент как раз говорил Серенгулян. Вы знаете его ораторский талант, благодаря которому он стал знаменит на всю Турцию. Его большие усы беспрерывно двигались, а выразительные глаза поочередно останавливались то па одном, то на другом лице, как будто пытались передать его глубокое беспокойство.