Ароматы кофе
Шрифт:
Текли недели. Я пребывал, как животное, в спячке, тешась сонмом воспоминаний, вызывая в памяти гладкую, прохладную и душистую глянцевитость кожи Фикре, вкус ее сосков…
— Скажу вам, Роберт, — заметил Гектор однажды утром, когда мы прохаживались между рядами работающих, — вы на удивление здорово справляетесь. Признаюсь, я думал, вы изойдете тоской по своим старым соблазнам с Риджент-стрит.
— Риджент-стрит? Как странно, уж по Риджент-стрит я ни капли не скучаю. Мне даже моя прежняя жизнь в Англии кажется удивительно тусклой в сравнении
— В самом деле? — Гектор, казалось, озадачен. — Вы у нас уже сделались искателем приключений.
— Кстати о приключениях, — сказал я небрежно. — Мне скоро понадобится снова в Харар.
Гектор нахмурился:
— Как, опять?
— Совершенно очевидно, что гораздо сложней покинуть ферму, когда вы отбудете, — сказал я с нажимом. — Именно поэтому есть полный резон постараться распродать как можно больше товара до вашего отъезда. Не так ли?
— Полагаю, что так, — с неохотой отозвался Гектор.
— Отлично. Значит, договорились. Я отправлюсь в воскресенье.
Мы дошли до бровки склона: под нами работники трудились вдоль линии, помеченной нами белой лентой, копая ямки через каждые шесть футов и помещая туда саженцы. Гектор с вершины следил за их работой.
— Обратите внимание на эти линии, Роберт. В конечном счете, Цивилизация это и есть ярко прочерченные белым, прямые линии.
Из глубины джунглей донесся какой-то звук — низкое, бессвязное мужское пение, когда поют не просто так, а чтобы легче шагалось. Все, в том числе и мы с Гектором, прекратили работу, взгляды всех выжидающе устремились к умытым дождем деревьям.
— Не стой! — выкрикнул Джимо.
В последнее время он обзавелся хлыстом, длинным гибким прутом, которым он со свистом взмахивал в воздухе, придавая вес своим словам.
— Не стой!
Жители деревни с неохотой вернулись к своим делам.
Сквозь деревья двигались прямо на нас две длинные вереницы мужчин. Хотя не только мужчин — там были и женщины, нагруженные кухонной утварью, мешками с кукурузой, даже маленькими детьми, пристроенными в походные котомки за спиной. Все темнокожие, но не такие черные, как наши. Низкорослые, смуглые с вьющимися волосами и тяжелыми бровями.
— Это кули, — довольно сказал Гектор. — Я все прикидывал, когда они сюда прибудут.
Водитель каждой колонны отдал команду; пришедшие остановились, спустили мешки на землю, присели на корточках рядом.
— Откуда они? — озадаченно спросил я.
— С Цейлона. Это индийцы. Тамилы. Потрясающие работники. Не то что эти африканцы.
— Но как они здесь оказались?
— Ну, разумеется, мы их выписали. — Очевидно слегка раздраженный моими расспросами, Гектор пошел по склону вверх прямо к главному среди пришедших. Тот стоял и ждал нас, уважительно склонив голову.
— Вы устроили, чтоб их доставили сюда?
Гектор протянул руку, главный тамил вложил в нее связку грязных бумаг.
— Я их завербовал. Свой проезд они оплатили.
—
— У них и нет. — Гектор снисходительно вздохнул, будто имел дело с недоумком. — Теперь на Цейлоне им работы не найти. Вот они и вызвались со своим старшим, чтоб их переправили сюда. Цена их провоза будет вычтена из их жалованья. Сейчас мы выкупим их контракты у их старшины, чтобы покрыть его расходы, тамилы получат работу и еду, и все будут счастливы.
— Понятно, — сказал я, хотя, признаться, все еще никак не мог взять в толк, каким магическим образом экономической машине удалось перебросить этих людей за тысячи километров от родного дома.
Тамилы были воистину особенными. Полная противоположность всегда улыбчивым местным жителям; они отличались неизменно хмурым, насупленным видом. Зато работники они были отменные, ничего не скажешь. За несколько дней соорудили три просторных хижины — одну, в которой спали мужчины, другую для женщин и третью, как пояснил Гектор, для сортировки кофейных зерен. Если тамилы принимались за рытье посадочных ям, то там, где местные успевали пройти шестьдесят ярдов, эти умудрялись за то же время освоить триста.
— Все потому, что эти связаны договором, — сказал Гектор. — Усердно работают, им ведь деньги отдавать.
Через несколько дней Гектор собрал африканских жителей в нашем лагере. Подойдя к клети, где хранился наш хозяйственный инструмент, он извлек пару топоров европейского производства.
— Это отличные топоры, они очень дорогие, — объявил он, показывая африканцам. — Они стоят сотни рупий. Так просто никому из вас такие не приобрести.
Джимо перевел; слушатели закивали.
— Но для тех, кто на нас работает, дело другое. Если вы согласны поработать до первого урожая нашего кофе, мы выдадим каждому по такому топору, а женщинам — по мотыге.
Джимо снова перевел. На сей раз слушатели озадаченно смолкли.
— Сейчас деньги отдавать нам не нужно, — пояснил Гектор. — Будете выплачивать по рупии в неделю из своего жалованья.
Джимо перевел. И тут поднялся страшный шум. Тот, кто вник в смысл предложения, разъяснял менее сообразительным. Другие подбежали, чтобы пощупать топор, водили рукой по обточенному до гладкости топорищу, касались зеркальной поверхности обуха, лезвия в жирной смазке, восхищенно что-то бормоча.
— Мало того, — выкрикнул Гектор сквозь галдеж. — Вот! Смотрите! — Он подошел к клети с товарами обменного фонда.
— Рыболовные крючки! Зеркала! Все это смогут получить в кредит все, кто подпишет контракт. — Подхватив стеклянные бусы, он взмахнул ими. — Видите?
Бусы вырвал у него любопытный абориген.
Гектор самодовольно взглянул на меня:
— Все подпишут. Куда они денутся! Такой красоты им сроду никто не предлагал.
— А не смогут они, когда выплатят долг, с полученным инструментом попросту завести свою ферму?