Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912

Фуксон Анна

Чаще всего Зина с Наташей заходили в небольшой садик напротив кинотеатра «Молния». Ни того, ни другого сейчас не существует, и неизвестно, как спланируют дальнейшее строительство. В садике Наташа играла в песочнице, делала «куличики» из песка, или чинно сидела рядом с Зиной на скамеечке. Часто они прогуливались дальше по Большому проспекту, подолгу разглядывали витрину комиссионного магазина – старинные вазы из тончайшего фарфора, великолепных немецких кукол в изысканных нарядах фрейлин (военные трофеи). С не меньшим интересом они наблюдали и за огромным аквариумом в витрине рыбного магазина. В этом аквариуме плавали живые рыбы, которых продавец ловил для покупателей большим сачком и взвешивал, еще прыгающих, на весах.

Все привлекало Наташу на Большом проспекте. В сущности, этот проспект

представлял собою весь ее мирок. Иногда Зина вдруг прерывала свой беспрерывный обзор местности и кричала: «Наташенька, не бегай! Наташенька, не простудись! Наташенька, закрой рот!» (чтобы не попал холодный воздух!) Во всем остальном девочка была предоставлена сама себе и, по примеру своей наставницы, с живым интересом разглядывала происходящее вокруг.

Если сравнить окружение той маленькой Наташи с атомом, то, конечно, саму себя она представляла центром, ядром этого атома. Самым ближним кругом к ней была собственно ее семья: папа, мама, Илюша, тетя Катюша и Зина. Далее шел расширенный семейный круг: дяди, тети, двоюродные и троюродные братья и сестры. В послевоенные годы кровное родство, семейная близость были превыше всего. Семьи, разрушенные войной, от которых остались лишь осколки, стремились объединиться вновь и черпать тепло и силу из союза с теми, кто уцелел. Так же было и в Наташиной семье. Все выжившие сблизились по-особому. А потому и ее, родившуюся после войны, любили по-особому – возможно, если говорить высоким стилем – как новый побег, дающий надежду на будущее.

После войны в живых остались в основном родные мамы, причем почти все они жили в Ленинграде, и с ними можно было встречаться. Старшая мамина сестра, тетя Рита, и трое ее детей, Лиля, Валентин и Наум, дядя Лева, его жена тетя Тамара и их сын Павел, или Павлик, родившийся еще во время войны, в 1944 году – со всеми они виделись часто. Только дядя Соломон, его жена тетя Роза и их дочь Людмила, или Буся, жили на Урале, в городе Суксун, и редко появлялись в их доме. Выжили в блокаду еще две маминых двоюродных сестры: одинокая Рахиль и вдова Эмма с сыном Леонидом.

Из родных папы остались только две сестры – Лея или Люся, младшая, которой к этому времени было всего 23 года, и старшая Фейгл или Фаня, которой исполнилась 39 лет. Родители Наташи сумели разыскать их только после войны – в маленькой деревне, в республике Мордовия, где они проработали всю войну. В письме сестры с благодарностью вспоминали водителя, который на шестой день войны отвез их насколько мог дальше от занятого фашистами Минска. Они и десятки таких же, как они, женщин набились тогда в кузов его машины и сердились на неудобства. Если бы они знали тогда, что этот «грубый мужлан», который недостаточно вежливо побросал их в кузов, спасал их тогда от неминуемой гибели. Он выгрузил их на дороге и поехал назад, вероятно, надеясь вывезти следующую группу евреев.

А дальше они целый месяц шли пешком, как были, налегке. Летние босоножки быстро износились, и они пошли босиком, на ободранных в кровь ногах. Обе потом всю жизнь жаловались на больные отекшие ноги. Они остановились в первой деревне, в которой их приняли на работу. Там они и проработали всю войну наравне с колхозницами, приспособились к крестьянскому труду и, подобно Саниной семье, ничего не знали о судьбе родных в Негорелом. Они тоже посылали многочисленные запросы в Негорелое, но ответов оттуда не получали. Лишь после войны они узнали о трагической судьбе семьи, а Фаня узнала еще и об участи своего 15-летнего сына Осика.

Как уже говорилось, в начале лета 1941 года она, как обычно, отправила сына на лето к родителям в Негорелое, а сама продолжала работать вместе с мужем в ожидании совместного отпуска, чтобы в июле встретиться всем вместе в семейном гнезде. Однако когда немцы захватили Негорелое, они услали ее Осика и еще несколько крепких подростков из их городка в Германию на каторжные работы. Очевидно, он там погиб, но она продолжала бесплодные поиски сына по всей Европе до последнего дня своей жизни.

Саня вызвал сестер в Ленинград, так как своего жилья у них теперь не было нигде. Но сначала приехала одна только Люся, и поселилась в семье брата все в той же узкой и тесной комнате на Гатчинской улице. В это время Саня жил там один:

сама Фирочка лежала в больнице на сохранении беременности. Катюша увезла Илюшу в загородный лагерь, чтобы не пострадал его летний отдых во время отсутствия матери. Так что брату и сестре было о чем поговорить, после разлуки длиною в целую войну. Годы спустя, мама рассказывала Наташе, что когда они с папой вернулись из родильного дома, ее поразила внешность папиной младшей сестры: ей навстречу вышла молодая красавица с вьющимися светлыми локонами и прекрасными голубыми глазами. Тетя Люся первой взяла новорожденную Наташу на руки, приоткрыла одеяльце и, смеясь, сказала: «Ой, какой мопсик!» С тех пор они считали ее «крестной матерью» Наташи.

А две недели спустя именно она участвовала в спасении жизни девочки, которая захлебнулась маминым молоком и уже задыхалась. Тетя Люся мчалась по улице к телефонной будке, чтобы вызвать скорую помощь, упала, разодрала ногу до крови, но врача вызвала. А папа тем временем взял младенца в свои уверенные руки и сделал дочке искусственное дыхание. Когда пришла врач, девочка спокойно спала, врач посмотрела на нее, сказала, что с младенцами все бывает, бывает, что и умирают, и ушла.

А потом с тетей Люсей, как раз в их доме, произошел счастливый эпизод, перевернувший всю ее дальнейшую жизнь. В гости к Сане с Фирочкой пришел Сеня Гласс, их старинный друг из довоенной компании. Он недавно вернулся с фронта, узнал, что у них гостит Люся, и пришел специально для нее, чтобы сообщить ей радостную весть. Выяснилось, что он служил на фронте вместе с Гришей из соседнего с Негорелым городка, Кайданова. Люся с Гришей встречались до войны, но им пришлось расстаться настолько внезапно, что они потеряли всякую связь друг с другом.

Гриша разыскивал Люсю всю войну, но не получал от нее писем. Сразу после войны он поехал в Негорелое, но там ему сообщили, что вся семья расстреляна. Сейчас, рассказывал Сеня, Гриша живет в Москве, и работает. Сеня может дать его адрес. Никто и не заметил, как Люся, в течение почти пяти лет считавшая, что Гриша убит, упала в обморок. Пришлось Сане приводить в чувство и ее. Потом были слезы, смех, счастье, поездка в Москву, встреча с любимым Гришенькой и – замужество.

В результате всех этих счастливых изменений, Фаня тоже решила поехать в Москву. Ведь сестры так сроднились за время долгих военных лет работы в мордовской деревне, что уже не представляли себе жизни друг без друга. Так и сложилось, что в Москве после войны поселились две Санины родные сестры – «наши москвичи», так стали их с любовью называть.

Еще одна Санина сестра – двоюродная, дочь его расстрелянной тети Мэри, тоже по имени Лия, оказалась женщиной героической. До войны она успела окончить медицинский институт, и по счастью, была сразу призвана на фронт, поэтому не успела приехать к родителям в Негорелое, как планировала. Иначе ее судьба сложилась бы совсем иначе. Всю войну она работала военным врачом на передовой, получила ранение в голову, но справилась с травмой и вернулась в строй. Войну она закончила в звании майора. Перед самым окончанием войны она вышла замуж, а после демобилизации, уехала в Ригу по месту жительства мужа. Так образовался еще один клан Саниных близких родственников – «наши рижане».

Из эвакуации в Свердловске вернулась и Роза, жена младшего Саниного брата Рувима – Ромика, вместе с дочерью Региной. Перед уходом на фронт Ромик поехал навестить жену и маленькую дочь, которые уехали из Ленинграда в эвакуацию в самом начале войны, но по дороге в Свердловск поезд был обстрелян, и Ромик пропал без вести. Не сохранилось ни свидетелей, ни документов, ни вещей – ничего. Долгие десятилетия тетя Роза искала мужа и не верила в его гибель.

Наташа помнила, как приходили к ним в гости тетя Роза и Регина. Тетя Роза была полная, ласковая, она называла ее «ласточка моя» и всегда дарила ей что-нибудь небольшое, но очень приятное. А однажды она подарила ей маленьких глиняных зверюшек, с которыми Наташа полюбила играть перед сном. Регина была худенькая, стройная девочка, ровесница Илюши. Она была очень красивой – у нее были большие карие глаза с длинными прямыми ресницами и косички, которые казались кудрявыми, потому что ее кудри пробивались сквозь эти косички, хотя это и трудно представить.